«Господи, помоги!» – мысленно взмолилась Машенька и, собрав в кулак волю и все свои силы вложив в удар, размахнулась и обрушила на его голову кочергу. Он пошатнулся на стуле, обернулся и посмотрел на нее с удивлением.
Тогда она зажмурилась, чтобы не видеть его растерянного и беспомощного взгляда, и ударила еще раз. Раздался неприятный звук, то ли хруст, то ли треск, брызнула кровь. Машенька отпрыгнула и закричала, а он наконец упал. Она подскочила и ударила в третий раз, для верности, уже по лежачему, потом замерла с поднятой кочергой. Он не двигался. Так она стояла какое-то время, прислушиваясь, потом отбросила кочергу и кинулась за занавеску с криком:
– Кит, Кит! Я его убила! Мы свободны!
Она схватилась за спинку стула, заблокировавшего дверь, Кит, уже не опасаясь, просунул в дыру руку и стал подталкивать его снизу за ножку. Стул поддался, и дверь освободилась. Кит выбежал из маленькой комнаты, потрясая ружьем:
– Убью!!!
– Я его уже, – с горящими глазами сказала Машенька.
Кит выбежал на кухню. Тычковский лежал неподвижно. Из разбитой головы вытекала кровь.
– Кажись, помер, – радостно сказал Кит.
– И что с ним делать? – спросила Машенька из-за занавески.
– Давай вынесем его в сени, к остальным жмурикам.
– Нет! – вздрогнула Машенька. – Я туда не пойду! Ни за что!
– Ладно, закинем его к Леве.
Кит взял Тычковского за ноги и потащил в комнату. За ним тянулась кровавая полоса.
– Господи, сколько крови! – вздрогнула Машенька.
– А ты как хотела? Молодец! – похвалил ее Кит. – Чисто сработано!
– Конец маньяку, – поежилась Машенька. – Жаль, Лиду не спасла.
– Так ей и надо, ведьме. Придержи-ка дверь.
Машенька придерживала дверь в маленькую комнату, пока Кит заносил туда Тычковского.
– Порядок, – сказал он, положив тело у кровати, где лежал Лева. Тот беспокойно заворочался во сне.
– Надо опять запереть дверь, – сказала Машенька. – На всякий случай.
– Погоди, я возьму деньги и телефон.
Кит взял необходимые ему вещи и, выйдя из комнаты, вернул стул на прежнее место.
– Порядок, – повторил он. – Так будет надежнее.
– И что нам теперь делать? – спросила Машенька.
– Утра ждать. А утром приедет Сенька на тракторе, и мы отсюда выберемся. Я поеду к Тоньке, а ты куда хочешь.
– А как же Лева?
– Леву дурка заберет.
– Ты думаешь, я усну? – поежилась Машенька.
– Не хочешь, не спи. Книжки читай, – заржал Кит.
– Ты такой спокойный! Скажи, когда ты ее убил…
– Кого?
– Свою жену… Лену, кажется. Что ты почувствовал?
– Почувствовал, что сяду. А не хотелось.
– Но неужели в твоей душе ничего не было? Сожаления, раскаяния.
– Это пришло потом. Вот когда посидишь с недельку в грязи, в вони, да без сна проваляешься ночь-другую, тогда эти мысли-то и придут. Делать все одно больше нечего, только думать. Вспоминать. На то она и тюрьма. Тогда и подумаешь: дурак я, дурак. Как же раньше-то было хорошо! Жил, как раб, пахал на нее день и ночь, все время слышал, что я хам, свинья, быдло необразованное, а все равно – хорошо! Плохого ничего не помню, хоть убей, а если и вспомню вдруг, то сразу: да разве ж это плохое? Сличить с тем, что теперь-то? Когда в грязи да в вони? Когда на окнах решетки, а за дверью охрана? И все на тебя смотрят, как на дикого зверя, и, как зверя, заперли в клетке и стерегут. Вот теперь – да, плохо. А раньше было хоть и плохо, но все равно хорошо. Воля, она и есть воля. А вернуть-то уже ничего нельзя. Дело сделано.
– Да. Сделано, – прошептала Машенька.
– Да ты не боись, – усмехнулся Кит. – Ты ж не кого-нибудь убила. Маньяка. Тебе за это будет от суда снисхождение, а то и вовсе благодарность объявят. Слышала, что по телевизору сказали? Ищут его. Врача он убил. И санитара. А до того…
– А до того Катю. Лидину дочь.
– Как ты сказала? – удивился Кит.
– Он мне сам признался.
– А мне Лидка баяла: авария.
– В аварии погиб ее муж, Сергей. А про Катю она ничего не говорила.
– Я думал, они вместе.
– И я думала, что авария, – вздохнула Машенька. – Ладно, дело сделано, как ты говоришь. Теперь надо дождаться утра. Я поеду в город. Надо подумать, что делать с квартирой. Не знаю еще, как посмотрят Левины родители на то, что я там останусь. Да и хочу ли я сама этого? Может, пора начать новую жизнь?
– Слышь? Что милиции-то скажем?
– Что он всех убил. – Машенька кивнула на заблокированную стулом дверь.
– И Микошку?
– Да. Всех. Ружье было у него в руках, после того как Лева застрелил Микошу. Будем стоять на этом: он убийца.
– Тогда ты того, держись, – внимательно посмотрел на нее Кит.
– Я в порядке.
– А эти, как их? Отпечатки на топоре? Там ведь мои.
– Так он им потом Лиду зарубил, вспомни!
– Точно! – обрадовался Кит. – Выходит, мы с тобой чистые. А насчет меня ты, девка, не боись. Я за тебя горой. Мне бы только до города добраться. До Тоньки-падлы. – Он сжал кулаки.
– И мне. Мне бы тоже до города добраться. – Машенька посмотрела на свои сломанные ногти и замолчала.
Молчали они долго. За окном опять выла метель и было темно, хоть глаз выколи. Они не знали, сколько сейчас времени, могло быть пять часов вечера, а могло и десять. Время то тянулось, как резина, то летело. Они знали только, что до утра еще долго. И им надо пережить эту ночь. Они оба думали, что все уже закончилось, осталось только дождаться утра, но, как выяснилось, ошибались.
Вторая ночь
Ночь оказалась полна странных звуков. Сначала Машенька задремала, да и Кит захрапел. Ее сон был беспокойным, а устроилась она на диванчике в кухне, где прошлой ночью спал пьяненький Микоша. Кит храпел в большой, за занавеской. Машеньке снился кошмар. Ей снилось привидение. По дому ходила женщина в белом. Она, кажется, что-то искала. Или кого-то. Машенька решила ни за что не просыпаться. Она знала, что придет утро и все закончится. Привидения беспокоят людей только по ночам.
И вдруг она услышала стон. Сначала ей показалось, что это происходит в ее кошмарном сне. Привидение не только ходит по дому, но и издает звуки. Машенька зажмурилась изо всех сил, но ее и без того чуткий, беспокойный сон уже был прерван. Она открыла глаза и услышала стон еще раз, наяву.
– Кит, это ты? – громко спросила Машенька. Ей показалось, что тот стонет во сне.
Но звук, раздавшийся в третий раз, не имел к Киту никакого отношения. Он был протяжный и глухой. Нечеловеческий. Да, именно это пришло Машеньке на ум после того, как стон раздался снова. Словно страдала чья-то душа и с отчаянием молила о помощи. Она не могла говорить, могла только издавать ужасные звуки, похожие на стон. Когда Машенька это поняла, ей стало страшно.