— Погоди. Я сам.
Он постучался в калитку, что была прорезана в тяжелых чугунных воротах. Еще раз, потом еще. Открывать ему никто не спешил. Свистунов пожал плечами, отошел в сторону:
— Ну и что? Я же говорю, что надо…
А реакция у него всегда была лучше, чем у Руслана. Он уловил это движение в одном из окон всей своей кожей. Ее внезапно расширившиеся поры, пропустив больше воздуха, сделали тело удивительно легким. И почему-то подумалось не о себе, о Руслане. Опасность. Тренированное тело откликнулось мгновенно. Пружина распрямилась, ударила, и внутри словно бы все взорвалось. Кинулся, свалил Свистунова, покатил по земле в сторону, к прудику, к двум склонившимся ивам. Выстрел прогремел не один, несколько. Также всей кожей, инстинктивно почувствовал, что не зацепило. И Свистунова тоже. Свежая человеческая кровь пахла очень остро, специфически, это он тоже вспомнил. Мимо: значит, пока пронесло. Но и не закончилось.
— Ах ты… — выругался Руслан и потянулся за пистолетом.
Он же тряхнул Свистунова как следует, закричал:
— Дурак! Он сверху бьет! А ты лежишь тут! На открытом месте! Давай за ивы!
Вскочили, до деревьев осталось каких-то два шага. Он понял, что сейчас будет еще выстрел, и, рванув Руслана на себя, как-то дико, по-звериному прыгнул в сторону, к деревьям, к воде. Снова упали, одна его нога попала прямо в зеленую ряску, хорошо, что яма оказалась неглубокой. На всякий случай он прикрыл Свистунова.
— Да ты что?! Совсем сдурел?! Я сам! Сам!
— Заткнись!
И тут пошел ОМОН. Сзади, совсем с другой стороны. Стрелявший из окна, с третьего этажа, даже не успел поменять позицию. «Своих» было гораздо больше. И у тех, что в особняке, только один пистолет. Во всяком случае, больше оттуда не стреляли. За открывшимися наконец воротами он увидел уже рукопашную: парни в камуфляже заламывали руки двум отчаянно хрипевшим мужикам. Третий свалился сверху, с третьего этажа, покатился по земле, к мужику тотчас кинулись, тот завыл, заблажил что-то нечленораздельное, злое.
Руслан Свистунов вырвался из-за его, мукаевской, спины, размахивая пистолетом, кинулся вдому:
— Где он, это урод?! Который стрелял?! Где?!
Отошел в сторону, устало опустился на груду лежащих досок. Икры ног подрагивали от напряжения, во рту было сухо. Внутри все еще звенело, сердце выталкивало в артерию кровь, словно осколки: остро, больно. Сейчас они сами. Пока сами. А потом уже он.
Тот, что прыгнул с третьего этажа, ругаясь, жаловался на сломанную ногу:
— Ну что ж вы, суки?! Да за что-о?! Болит ведь!
— Давай-давай, там подлечат! — Ему защелкнули наручники на заломленных за спину руках, толкнули к воротам.
— О-о-о! Нога-а!
— Е…! Не на себе ж его тащить! — выругался кто-то.
Все так же устало он поднялся с досок, подошел:
— Подождите. «Скорую», наверное, надо. Вдруг у него, и правда, перелом?
Мужик вдруг замолчал, уставился на него, следователя Мукаева, не мигая. И вдруг прошелестел:
— С-сука.
— Что? Сказали вы что?
— Я ж тебя по башке. Я ж думал, что тебе теперь крышка.
— Так это вы меня ударили?
Недоумение, не больше. Его обидчик был похож на волка, которого охотники затравили, скрутили и теперь выставили на всеобщее обозрение, как существо отныне не опасное, хотя в глазах у хищника по-прежнему злость. Но в зубах-то палка. Вот пусть ее и кусает.
— Так это вы меня ударили? — повторил он.
— С-сука!
— Иван Александрович, разрешите я его… — сказал кто-то из мужиков, одетых в камуфляж.
— Отставить.
Руслан Свистунов стоял на пороге, вытирая грязное лицо. Сплюнул, подошел:
— Так что? Этот тебя, Иван? В машину его! И в управление. Всех остальных тоже. Сейчас проведем обыск в присутствии понятых, потом поедем разбираться. Однако, — покачал Руслан головой и повторил: — Однако.
— Надо было не газом тебя накачивать, чтоб память отшибло, а пришить, и точка, — просвистел задержанный. И глаза у того были волчьи, желтые. — С-сука. Пришить надо было, как я говорил. Да побоялись оставлять в уликах следовательское тело. Не пошли на мокрое. А ты вспомнил, значит. С-сука.
И тут он наконец почувствовал, как поднимается кверху пузырь. В самом деле, что это он? Так вот же. Все кончено. Он нашел. Это тот самый человек. Тот самый. И он рванулся. Никто не удержал. Он понял, что и не удержит. Можно было бы и убить.
— Ты-ы! Значит, это ты-ы?! Ты это сделал?!
Тряхнул как следует желтоглазого, потянулся пальцами к горлу:
— Ты-ы!
— О-о-о! Нога-а!
— Кто давал мне газ?! Ты?
— Нет! Пусти!
— Кто он? В доме?
— Нога-а-а…
Тот, которого он мял сильными руками, совсем ошалел от боли. Какой это, к черту, волк? Опоек. Все они здесь отравлены дармовым спиртом, все больные. Отшвырнул желтоглазого, кинулся в дом, но натолкнулся по пути на капитана Свистунова.
— Ладно, Ваня, остынь.
— Да отойди ты!!!
— Ну, хочешь задушить их всех, так задуши! Оформим как превышение власти, так тебе ж на это наплевать! Ты за этим сюда пришел. За трупами.
— Да не с тобой же это сделали! Не с тобой!
— Зайдем в дом.
Свистунов легонько подтолкнул его к дверям, парням, обернувшись, сказал:
— Везите. Мы подъедем.
Потом пальцами цепко сжал его плечо:
— Не стоит. Не сейчас. Давай, Ваня, дыши ровнее.
Он чувствовал, что Руслан держит крепко, и напрягся, борясь с пузырем. Прав друг детства. Не сейчас. Вошел, огляделся. Нет, здесь, в доме, уже не был. Никогда. Видимо, держали в подвале. Хрипло спросил Свистунова:
— Всех взяли?
— Кто был в доме — всех. Стрелка тоже. Оружие на экспертизу пойдет. Проверим, что за пистолетик такой.
— Ты думаешь, еще кто-то есть?
— А как же! Большой человек есть. Это так — шестерки. Да ты сам все понимаешь.
— Да. Понимаю.
— Вот потому и не стоит. Они небось и Хозяина-то никогда не видели. Тебе бы выпить. Чистого спиртику. Знаешь, сколько здесь этого добра?
— Да отстань ты!
— Ладно, это успеет. Сейчас надо все здесь осмотреть и оформить протокол. С чего начнем? С подвала?
— Да. С подвала.
— Тогда давай к лестнице. Направо, Ваня, направо. Там дверь и несколько ступенек вниз.
Он пошел вперед, Руслан следом. И его спине:
— Иван?