— Что? Что ты такое говоришь?!
— По-моему, это самая естественная на свете вещь.
И в ее удивленно распахнутых глазах он совершенно отчетливо увидел все тот же немой вопрос: «Кто ты теперь? Кто ты?!»
ДЕНЬ ПЯТЫЙ
Утро
Он проснулся очень рано, в шесть часов. Хотелось успеть сделать многое за этот день. Пятый день, который он записал потом в актив своей новой жизни. Теперь все прожитое время он делил именно так, на две графы: актив и пассив, сделал, что хотел, и не успел сделать.
Это утро он хотел начать с гимнастики и пробежки. Встал тихонечко, стараясь не разбудить Зою. Поздно вечером они помирились окончательно, и снова была ее страстная, молодая, похожая на вновь народившийся месяц любовь, и его молчаливое согласие: жалко, что ли? Он чувствовал, что месяц этот будет с каждым днем все полнее и полнее, будет зреть и зреть, потом воссияет огромной, ослепительной луной, и ночи его станут такими светлыми и яркими, какими никогда не были раньше.
Он не знал пока, что делать с этой молодой Зоиной любовью, просто, и в самом деле, не хотел сейчас никаких других женщин. Он хотел вспомнить что-то очень для себя важное. А главное, почему так упрямо шел в то утро по дороге, ведущей в Москву.
Зоя спала и даже во сне счастливо улыбалась. Но когда он начал потихонечку одеваться, проснулась мгновенно, подняла голову с подушки и совсем не сонным голосом спросила:
— Ты куда так рано?
— Гимнастику хотел сделать.
Это была Зоя, не Леся. Даже если удивилась, то и виду не подала, вскочила с постели, полезла в шкаф, с нижней полки вытянула, пыхтя, пыльную картонную коробку:
— Вот.
В коробке этой он, заглянув, увидел пудовую гирю, пару легких гантелей и еще две потяжелее.
— Сойдет.
Коробку отнес в другую комнату, там же начал, не спеша, разминаться. Зоя сюда заглядывать не стала, он оценил ее деликатность: движения его пока были деревянными, и много он добиться не смог. После долгого перерыва мышцы ныли, и чувствовалось, что завтра будут здорово болеть. После короткой гимнастики он надел спортивный костюм, вышел в прихожую. Зое сказал:
— Пойду пробегусь. Кажется, набрал лишних пару килограмм.
Зоя снова промолчала, и он так и не понял, волновал его раньше собственный вес или не волновал. Бежать по тенистой улочке в сторону городского парка ему понравилось. И город понравился. Теперь понравился. Утро было свежим, теплым, ароматным, как только что испеченный хлеб. Запахи этого утра возбуждали аппетит соскучившегося по активным движениям тела. Он открывал рот, глотал это утро кусками, глотал жадно, и жажда движений притуплялась до тех пор, пока не стало совсем лениво и сыто. Тут он остановился и посмотрел на часы. Все, на сегодня хватит.
Когда вернулся домой, на столе ждал завтрак.
— Тебя видел кто-нибудь? — спросила Зоя.
— Кажется, да. Не переживай: я здоровался на всякий случай, — улыбнулся он. Зоя на это ничего не сказала.
Он принял холодный душ, стал неторопливо бриться. И тут, глянув в зеркало на свое лицо, пришел в ужас от одной неожиданной мысли и стал себя торопливо ощупывать. Нос, рот, щеки, скулы, брови. Показалось вдруг, что все это, словно резиновая маска, надето на каркас какой-то иной, совершенно для другого лица предназначенной конструкции. «Кто ты теперь? Кто?!»
— Я должен уйти сегодня пораньше, — сказал, торопливо глотая обжигающий кофе. Не замечая, как лопается тонкая кожица на небе. Зоя все так же деликатно молчала, но он пояснил: — В больницу зайду.
— В больницу?!
— Мне надо взять справку. Вэри Вэл попросил.
Все необходимые справки ему дали при выписке, но Зоя в который уже раз ничего не сказала. Ему же хотелось успеть побывать в больнице до начала рабочего дня, так, чтобы никто этого не узнал. А вдруг? Что делать в случае, если его догадка подтвердится, он тоже не знал, но все равно пошел.
Повезло. Его лечащий врач, женщина пенсионного возраста, как раз в эту ночь дежурила и на работе задержалась. Идти ей, собственно, было не к кому: с мужем развелась еще в молодости, сын уехал в Москву, внуки приезжали редко, летом жили с матерью за городом, на даче. Она со снохой не ладила, а потому работала. И летом, когда многие брали отпуска, особенно охотно. Изредка звонила сыну, оправдывала свое отсутствие на даче, где жили его жена и дети, этой работой, своей нужностью здесь, в больнице, и полезностью. Это была ее жизнь: городская больница, пациенты с черепно-мозговыми травмами, похожие на беспомощных грудных детей, у которых еще не заросло темечко.
— Здравствуйте, Галина Михайловна, — вежливо сказал он.
— Добрый день. По крайней мере, все, что произошло после того, как вас подобрали на шоссе, вы помните прекрасно, — улыбнулась она, — в том числе и мое имя-отчество. Уже хорошо.
— У вас есть пять минут свободных?
— Да, конечно.
Она старательно закрашивала седину хной и носила затемненные очки, чтобы не было заметно сеточки морщинок под глазами и отеков. Пытаясь разглядеть, какого же цвета у доктора глаза, он спросил:
— Вы ведь тщательно исследовали мой череп, так?
— Да, конечно. Какие-то жалобы, вопросы?
— Нет. За лечение большое спасибо. Мне сказали в психиатрической больнице, что такие травмы не приводят к полной амнезии, так?
— Да, это так. Хотя человеческий организм — вещь загадочная и до конца не исследованная. Тем более головной мозг. Но я думаю, что вы принимали какой-то препарат. Быть может, вдыхали. Да, скорее всего, так. Но если это был одурманивающий газ, то точный состав его теперь определить невозможно.
— Я это прекрасно понимаю. Что это был именно газ, можно определить, только если сделать вскрытие и исследовать головной мозг, но это в случае, когда прошло не слишком большое количество времени после приема.
— Вы разве врач? Химик? — Он не мог уловить выражение ее глаз. Что в них? Удивление? Настороженность?
— Нет. Я следователь прокуратуры. И, если честно, у меня к вам есть более важный вопрос. Бог с ним, с этим препаратом. Скажите, Галина Михайловна, нет ли у меня на лице каких-нибудь швов?
— Швов?
— Ну да, шрамов, швов. Я хочу знать, не делали мне в недалеком прошлом пластическую операцию?
— С чего вы это взяли? — Она даже приподняла очки, показала ему свое неподдельное удивление. Зрение у докторши было не такое уж и плохое, все дело в маленьких обильных морщинках. Отсюда и очки с тонированными стеклами.
— Не знаю. Может быть, мне просто сделали это лицо?
— А вы им так недовольны? — Она улыбнулась.
— Нет, отчего же.
— Еще бы! Красивое, правильное лицо. Я старше вас на двадцать лет, могу себе это позволить.