— Времени у нас полно, — вздохнул он. — Так что рассказывай. Мне хорошо думается под твою пустую болтовню.
— Но эти вина надо было сначала доставить на побережье, а потом уже морем в Англию. Путь неблизкий, и португальское сухое вино его не выдерживало. Оно портилось. Вот в него и стали добавлять бренди. А назвали новый напиток порту. У нас называют портвейном, но это совсем не то. В Англии к портвейну было особое отношение. Родители покупали бутылку при рождении ребенка, чтобы открыть ее в день совершеннолетия, через 21 год, — щебетала девушка. — У процесса его производства имеются особенности: собранный виноград помещают в огромные емкости, сделанные из камня или гранита. Его давят босыми ногами и по сию пору. Человеческие ноги — это лучший пресс, между прочим. Они способны раздавить кожицу, но горькие зернышки остаются целыми. Лучшее вино — конкретного года сбора урожая. Видишь надпись? «Vintage Port». Ого! Вот это я выцепила! Глаз-алмаз! 1878! Это же раритет! У Дмитрия Александровича здесь целое богатство!
— Да, вижу,!— рассеянно откликнулся он, занятый своими мыслями.
Раритет раритетом, но как отсюда выбраться? Поискать инструмент? Топор или молоток? Отвертку? Он стал оглядываться.
— Такое вино производят всего три-четыре раза за десятилетие, — с уважением сказала Ника. — Когда урожай достаточно большой. Два года выдерживают в бочках, потом разливают по бутылкам. В них оно за десять-двадцать лет теряет жесткость и приобретает изысканный сладкий фруктовый вкус и неповторимый аромат. 1878! Ты подумай! Интересно, каково оно на вкус?
— Возьми да попробуй.
— Ты что!!! Ты знаешь, сколько это стоит?!!
— Не дороже, чем твоя разбитая коленка.
— Это вино перед дегустацией надо декантировать несколько часов, — с сомнением сказала Ника.
— Что делать?
— Открыть за несколько часов до того, как подавать к столу, балда! Дать ему возможность пообщаться с кислородом, чтобы раскрылись его лучшие качества.
— Времени у нас много, — тяжело вздохнул он. — Так и быть: декантируй. Воронов не обеднеет.
— С ума сошел! А если оно не успеет раскрыться? Если мы раньше отсюда выйдем?
— Ты предлагаешь мне ради того, чтобы оценить вкус порту, торчат здесь до завтрашнего дня? — съязвил он.
— Оно того стоит, — пожала плечиками Ника.
— По истории тебе — пять баллов. По всем остальным предметам двойка. Ты не понимаешь, что происходит! Дай сюда! — Он отобрал бутылку и засунул ее обратно в шкаф.
— Осторожнее! Что ты ее так трясешь! Ей же больше ста лет!
— Да потому что это всего лишь вино! А там, наверху, бойня! Люди гибнут. Если, конечно, Воронов не образумился. И Сивко не спятил. А твоего отца… — Он осекся.
— Что ты сказал? Что с папой? — насторожилась Ника.
— Среди охранников замка есть люди?
— Они все — люди.
— Я не имею в виду профессиональных убийц. У Зигмунда были с кем-нибудь дружеские отношения?
— Папа добрый. Он ни с кем не ссорился.
— Я не имею в виду ссору, — с досадой сказал он. — Я имею в виду дружбу. Чтобы его приняли в качестве парламентера. Переговорщика. Может, он дружил с деревенскими?
— Я-то откуда знаю! Может, и дружил.
— Не может же ситуация быть такой безнадежной!
Он взлетел по ступенькам и плечом надавил на дверь. Бесполезно. Он еще в первый раз заметил, что дверь надежная. На совесть делали. Со злостью пнул ее ногой.
— Давай, я тебе помогу, — сказала снизу Ника.
— Обойдусь, — он спустился вниз. — Помощница! Вес бараний, мозги куриные. Толку-то от тебя? — Он все еще на нее злился. Кто виноват, что они очутились в таком положении? Ника! — Топора здесь, разумеется, нет.
— Только штопор.
— Штопор? А ну, дай!
Он выхватил у нее штопор и вновь поднялся к железной двери. Может, удастся что-нибудь сделать с замком? Но штопор был слишком уж толстый, в замочную скважину не лез. Но попыток он не оставлял. Надо же что-нибудь делать! Не сидеть же сложа руки?
— Может, здесь есть другой выход? — крикнул он. — Ты не в курсе?
— Вряд ли. Зато мы можем открыть бутылку.
— Да уж, это плюс. Сидеть здесь и пить.
— Все не так скучно.
Он вновь спустился вниз. Сказал со вздохом:
— Незабываемое порту, неповторимое бордо. И незабываемые выходные. Дмитрий Александрович, я снимаю перед вами шляпу! Вы гений, а я лох! Ника, открывай бутылку! Нам надо выпить!
— Только не порту. Я бордо открою, его здесь полно.
— Что угодно. А лучше бы водки.
— Водки нет. Есть коньяк.
— Давай.
Она встала и пошла вдоль ряда винных шкафов.
— Жаль, закуски нет, — прокомментировал он. — Сопьемся мы здесь с тобой. Надо успокоиться, Миша. Ты в винном погребе, в компании красивой девушки. Об этом можно только мечтать. Сейчас мы выпьем и займемся любовью.
— Еще чего! — фыркнула Ника.
— Неужто ты мне откажешь? После того что между нами было?
— Ты обманщик!
— Спорим, часа через два тебе будет на это наплевать? Ты посмотри на эти запасы спиртного!
— Я не буду пить.
— Будешь. От скуки. Все в мире глупости делаются от скуки. Людьми, которым больше нечем заняться. От скуки влюбляются, от скуки разводятся, от скуки ложатся в постель с малознакомыми мужчинами.
— И не мечтай!
— Уж и помечтать нельзя, — надулся он. — Что ты там копаешься? Тащи скорее выпивку! Я начинаю скучать, сейчас буду делать глупости.
— Я выбираю. Ах, сколько здесь всего! Вот это возьму!
Она вернулась к столу с двумя бутылками: вино и коньяк.
— Где-то здесь были бокалы, — сказал он, поднимаясь.
Бокалы нашлись. Ника ловко открыла бутылки. Разлили вино и коньяк, он поднял свой бокал:
— Ну, за скорое освобождение!
Они чокнулись, Ника пригубила вино, а он сделал основательный глоток из своего бокала, где затаил до поры до времени все свои немалые градусы ароматный коньяк, после чего сказал с чувством:
— Дмитрий Александрович — гуманный человек. Мог бы и свет выключить, чтобы нам было страшно. А мог бы и пристрелить. Чтобы долго не мучились.
— Дурацкие шутки! — вздрогнула Ника.
— Это не шутки, — серьезно сказал он. — Мы же свидетели. — И зловеще: — Мы слишком много знаем. Нас надо прикончить. Я все понял: он хочет уморить нас голодом. Мы будем пить, пить, пить… Потому что есть нечего. И в конце концов умрем. От отравления алкоголем.
Перестань!