Вид на жительство в раю - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Андреева cтр.№ 39

— Я думаю, что разговор с вашей со… Натальей Чусовой все расставит по местам. А пока идите, Пенкин. Идите.

Дверь закрылась. Семенов вдруг вспомнил, как сидел в пивной с Собакиным. И как тот сказал: «Если все настолько очевидно, значит, заведомо неправильно». Но как и у Собакина, у Василия Семенова не было доказательств и было начальство. Которому важны показатели. И чего он полез с английским? Вспомнив эпизод с запиской, Семенов побагровел. То-то Пенкин мысленно хохотал. И вновь проснулось самолюбие. Не сдаваться. Надо бы кого-нибудь послать в Сосенки. К примеру, Хлынова. А что на это Верка скажет? Вспомнив звук работающей пилы, Семенов невольно поморщился. Лето на дворе, у жены Хлынова совсем другие планы. А если Пенкин учил в школе немецкий? Фу ты! Он же все объяснил! Что ты хочешь найти в деревне Сосенки, Василий Иванович?

…Настало время поговорить и о любви. Вы уже и так все поняли, но я-то молчать не могу! У меня ж за спиной крылья, как не взлететь? Если бы не любовь… Если бы не любовь, все пошло бы совсем по другому сценарию. Став заказчиком убийства своего мужа, я круто изменила свою судьбу. В меня словно дьявол вселился. А потом Андрей. И — закрутило! А во всем виновата… любовь.

Я наконец поняла, что все эти годы ошибалась. Принимала за любовь то, что на самом деле ею не являлось. Я думала, что люблю своего мужа Михаила Конанова. Он был старше на десять лет, умнее, опытнее, и я доверилась ему, как ребенок доверяется воспитателю в детском саду. Любит ли он его? Да, ходит по пятам, цепляется за подол, заглядывает в глаза, смотрит в рот и… слушается. Это его долг — повиноваться. Но проходят годы, ребенок вырастает, и что от всего этого остается? Помним ли мы своих воспитателей? В лучшем случае мы им благодарны. Если они отвечали взаимностью. Нелюбимый же ребенок старается об этом не вспоминать и всячески избегает встреч.

Галя Зайкина выросла. И поняла, как она была не права. Если вы не верите в то, что где-то ходит по свету ваша вторая половинка, то это напрасно. Я тоже не верила. Оказалось, что нас с Мишей отталкивало друг от друга лишь потому, что мы изначально не были созданы друг для друга. Я за него цеплялась вследствие своей детской беспомощности, он же тянулся к той, которая подходила ему гораздо больше. Он не был моей второй половинкой, а я его. Мне повезло. Я все-таки соединилась с тем, кто был мне предназначен. При ужасных обстоятельствах, наделав кучу ошибок, которые уже невозможно было исправить. Кроме одной: отныне мы должны были быть вместе. Теперь я знала, что такое рай. Вся моя прошедшая жизнь — в достатке, без жилищных и материальных проблем -была адом. Я не жила, а мучилась. Но вид на жительство в раю обошелся мне слишком дорого. Ценою двух жизней и своей собственной смерти. Ибо как же теперь Галя Зайкина будет жить, если по всем документам она умерла? Умереть либо отвечать по закону: ничего себе, выбор! Выхода я пока не видела.

Мы сошлись на удивление быстро, и душой, и телом. Я же говорила, что у меня с самого начала было чувство, что мы с Андреем знакомы лет сто. Он знал обо мне все, и все понимал с полуслова. Трудно себе представить, насколько мы с ним были похожи! Нам нравились одни и те же фильмы, актеры, книги, диски, певцы… Он был историком по образованию, у меня, гуманитария, это был любимый предмет в школе и институте. Преподаватель историографии, доцент, гроза студентов, не раз говорил:

— Галя, я поставлю вам «отлично». Вы историю понимаете.

И даже ходили слухи, что мы с ним, потому он и… Не с ним, а с историей, которую я любила. Потому и.

В квартире у Андрея было много книг, во время его болезни я только и делала, что читала. Глотала их жадно, будто хотела насытиться за все те годы, что жила с чужим мне человеком. Миша был равнодушен и к истории, и к литературе. Темы, которые меня интересовали, были для обсуждения закрыты. Он мог говорить только о бизнесе и о своей фирме. Еще о футболе. Поскольку сказать мне было нечего, я слушала. Да мое мнение его и не интересовало. Моя семейная жизнь с самого начала была похожа на урода. Одна ее половина усохла, а вторая раздулась до неимоверных размеров. Мой супруг солировал, я же была подмостками театра, где все это происходило. Меня попирали ногами и заставляли терпеть. Сколько же всего накопилось в душе! Подумать страшно! Это не я его убила. Он вынудил меня так поступить.

Как выяснилось, Андрею тоже не с кем было поговорить о предмете, который его интересовал. Мужчина-историк, разве не смешно? Ну, какая у него зарплата? Потому у девушек эта профессия популярностью не пользуется, они предпочитают олигархов, банкиров, на худой конец бизнесменов, как мой покойный супруг. Андрей мог бы позабавить слушательницу каким-нибудь историческим анекдотом, но он с презрением относился к сплетням, почерпнутым из сомнительных источников, предпочитая архивные документы. Он относился к предмету всерьез и ненавидел рассказывать о том, кто с кем и когда. Тема, которая всех, собственно, и интересует. Некоторые на ней хорошие деньги делают, и никто не вправе их осуждать. Андрея же интересовали реформы правителей, а не альковные истории из их жизни. Исторические сериалы он терпеть не мог, говоря, что там слишком много ошибок в описании быта и нравов. Мол, в таком-то веке люди не могли так говорить и подобным образом себя вести. Такое ощущение, что в кармане камзола какого-нибудь помещика лежит мобильный телефон, и вот-вот он его оттуда достанет, чтобы позвонить в Зимний дворец, а смазливая горничная с безупречным макияжем и прической, обильно покрытой лаком для волос, улыбаясь, скажет в рекламной паузе:

— Пользуйтесь косметикой фирмы, которая выбрала меня своим лицом!

При этом Андрей никогда такие фильмы не критиковал. Просто переключал телевизор, случайно наткнувшись, но говорил:

— Не исключено, что это кому-то нравится. Надо уважать чужое мнение.

Никогда он не злобствовал с пеной у рта:

— До чего мы дожили! Ну и нравы! Надо все это запретить!

Напротив, называл себя человеком, отставшим от жизни. Мол, таких, как я, мало, ориентироваться на мнение единиц — значит обречь проект на коммерческий неуспех. И это нравилось мне в нем больше всего. Терпимость. Каждый имеет право жить так, как хочет, смотреть то, что хочет, читать то, что нравится. Вот Миша не выносил, когда кто-то имел мнение, отличное от его. Он хотел иметь рядом рабыню, а не партнера. Муж приходил на кухню, где я разогревала ужин и одновременно смотрела сериал, и тут же брался за пульт со словами:

— Как можно смотреть эту чушь?

Он переключался на спортивный канал, полминуты смотрел футбол и тут же уходил, потому что ему рядом со мной было некомфортно. Переключать телевизор при этом он и не думал. Так могло повторяться раза три. Или больше. В зависимости от того, сколько бутербродов ему захочется съесть и сколько бутылочек пива выпить.

— Как можно смотреть эту чушь? — Щелчок -футбол — хлопок дверцы холодильника — уход -бразильцы опять в атаке.

В конце концов я сдавалась. Он приходил, видел на экране обожаемых бразильцев и спрашивал: