Согласно установленному порядку, они первым делом все же попытались примирить противников. И Соболинский, и граф Ланин не только отказались, но и выказали живейшее нетерпение приступить поскорее к делу.
– Bien sыr que non! – категорически ответил Серж на предложение о примирении.
– Non, – кротко высказался граф. – A la barriиre!
Итак, оба сказали «нет», и весьма решительно. Секунданты принялись старательно отмерять положенные шаги. И Соболинский, и граф Ланин высказали накануне желание о наименее возможном расстоянии между барьерами. Соболинский настаивал даже на восьми шагах. Секунданты сошлись на десяти между последними барьерами и двадцати шагах между противниками перед началом их движения вперед к этим барьерам. Таким образом, каждый мог сделать по пять шагов. Чтобы как-то смягчить условия поединка, предложено было после того, как один из противников сделает выстрел, всем оставаться на месте и не подходить более к барьерам, дабы не расстреливать промахнувшегося или раненого в упор. Но и граф Ланин, и Соболинский это условие отвергли, как совершенно неприемлемое. Должно быть, каждый из них хотел проявить выдержку, дождаться выстрела противника и хладнокровно положить того на барьер.
– Это же убийство, господа, убийство! – не выдержал молоденький ротмистр.
– Н-н-н-немедленно з-з-з-амолчите! – одернул его помещик с изуродованной щекой. Голова его смешно задергалась, рот перекосился. Но никто даже не улыбнулся.
Наконец расстояние между барьерами было отмерено, а в землю воткнуты сабли, бывшие при офицерах. Соболинский и граф старались друг на друга не смотреть. Секунданты пригласили участников поединка выбрать пистолеты. Это были дуэльные пистолеты фирмы Лепажа, предложенные Соболинским, из его личной коллекции. Граф не возражал. Накануне секунданты тщательным образом их проверили, подогнали пули, выбрали порох. Весь дуэльный ритуал требовал основательной подготовки.
Шурочке даже казалось, что секунданты не просто заряжают пистолеты и сыплют порох, а что они священнодействуют. Готовилось узаконенное убийство. Причем узаконенное не государством, а самими людьми, которые, быть может, и сами презирали дуэли, но отказаться от них не могли. Это было не в их власти. Они были заложниками дворянской чести. Шурочка видела, как Соболинский и граф выбирали пистолеты. Потом ей показалось, будто Серж что-то сказал. Она не ошиблась. Уже взяв в руки пистолет, в нарушение всех дуэльных законов, Соболинский по-французски негромко обратился к графу:
– Надеюсь, вы понимаете истинную причину нашей дуэли?
– Прекрасно понимаю, – ответил тот. – Нам двоим давно уже тесно на этой земле.
Секунданты заволновались. Капитан, бывший наименее осведомленным во всей этой истории человеком, тут же поспешно сказал:
– Господа, господа! Бога ради, позвольте мне уладить дело миром!
И граф Ланин, и Серж, не обратив внимания на его горячий призыв, молча пошли каждый к своему барьеру. Шурочка, застыв от ужаса, смотрела, как оба подняли пистолеты.
– А теперь сходитесь! – скомандовал один из секундантов.
Оба медленно тронулись с крайних пределов барьера на ближайшие с расстояния в двадцать шагов. Казалось, что даже ветер стих от напряжения, царившего на опушке, он больше не был здесь хозяином. Спряталось солнце. Граф шел тихо, будучи опытным стрелком, и нисколько не терял хладнокровия. Шурочке в какой-то момент показалось даже, что он улыбается. Это ли взбесило Сержа, или он еще находился под впечатлением вчерашнего объяснения с ней, Шурочка не поняла. Она много раз слышала, что Соболинского трудно убить, что он хладнокровен, отлично стреляет и во время дуэли прекрасно владеет собой. Но Сержа сегодня словно подменили. Не справившись с нервами, с лицом, искаженным яростью, он не выдержал и выстрелил первым, даже не дойдя до барьера. Шурочка в ужасе закрыла глаза. Она страстно хотела бы, чтобы Серж промахнулся. «Господи! – мысленно взмолилась она. – Господи, помоги ему!»
Когда она открыла глаза, дым слегка рассеялся. Граф Ланин стоял на том же месте с поднятым пистолетом и свободной рукой поправлял оторванный у самой шеи воротник сюртука. Каким-то чудом пуля Соболинского его не задела. Но выстрел был очень опасный. Увидев, что граф не упал и крови на нем нет, Серж побледнел, что наступил его смертный миг.
– Mon Dieu! – сказал он одними губами, изо всех сил стараясь держаться хладнокровно. И это ему удалось. Он вдруг улыбнулся и поднял синие глаза к небу.
– Сереженька, – зарыдала Шурочка, которая поняла все. – Господи, Сережа! Что же это, а? Да что же это?
Она хотела бежать туда, к ним, но ноги ее не слушались. Хотела кричать, но голоса не было. Вчера она с ним попрощалась. Но она не знала, что это будет так. Что это будет так страшно!
– Quelle chance! – с торжеством воскликнул граф Ланин. Потом с интересом спросил: – Вы боитесь умирать?
– Va au diable! – закричал Серж. – Стреляйте! Да стреляйте же, черт вас возьми! Я готов!
– A! – сказал граф. – Я и сам теперь вижу, что вы готовы! – И громко крикнул: – A la barriиre!
Они опять пошли друг другу навстречу. Теперь Серж был абсолютно спокоен, он шел умирать и делал это с достоинством. Молился ли он мысленно в этот момент? Прощался ли с ней или с кем-нибудь другим? Быть может, он вспомнил свою мать? Первую женщину? Она не знала. Но он и в самом деле был готов к смерти. Шурочка увидела, как граф хладнокровно дождался, когда Серж дойдет до самого барьера, и только тогда выстрелил в него почти в упор, с десяти шагов. Вот это уже действительно было убийство, но никто не мог ничего возразить. Все было по правилам. Согласно кодексу чести. Она увидела, как Серж упал весь в крови. К нему тотчас бросились и доктор, и секунданты, а граф Ланин, опуская пистолет, сказал:
– Maintenant je suis satisfait сomplиtement.
«Вот теперь я полностью удовлетворен», – машинально перевела она фразу, сказанную по-французски. Дальше все было, как во сне. Она была уверена только в одном: Серж мертв. Пуля попала ему в грудь. Весь сюртук его был в крови, он не двигался. Его понесли в двухместный экипаж, предусмотрительно взятый графом Ланиным на место дуэли. Для него самого слуга держал оседланную лошадь. Сержа отнесли в карету с графскими гербами, туда же сел доктор, и карета тотчас уехала. К графу подошли секунданты. Короткие переговоры были на французском, Шурочка почти ничего не поняла. Она была словно в тумане. Понимала только одно: надо ехать. Должно быть, отсюда его сиятельство поедет к ней. Надо прибыть в имение первой. Она не хотела, чтобы он знал, что она была здесь и все видела.
Шурочка собрала все свои последние силы и вскочила на лошадь. Каким-то чудом она доехала до дома. Бросила поводья конюху и, шатаясь как пьяная, побрела в дом. Хорошо, что никто не попался ей навстречу.
«Плакать нельзя, – сказала она себе. – Ты сама это сделала. Ты его убила. Цыганка нагадала. Женщина, которую он встретил в лесу, его и погубила. Не время плакать. Потом. Всю свою жизнь ты будешь его оплакивать, но только не сейчас. Собери все свои силы. Сереженька, прости меня! Господи, да как же я тебя, оказывается, люблю!»