Святая Русь - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Балашов cтр.№ 247

– …Недавно даже наш келарь обмолвился, – с горечью говорил Киприан.

– Что Бог един, и напрасно-де наши иерархи воюют с католиками! Надобно признать унию, как сделал император, и тогда-де фряги помогут грекам противу турок…

– Не помогут! – сурово возразил Федор, прожевывая хлеб с тушеной капустою и обтряхивая крошки с бороды.

– Да, не помогут! – отозвался Киприан. – Но поди объясни это людям, которые стали считать, что все в руце Господней и что жизнь идет по заранее начертанной стезе, ведомой Всевышнему, и потому, мол, не надобно прилагать никаких усилий даже к одолению на враги. Произойдет лишь то, что предуказано свыше.

– Похоже, нынешние греки, стойно латинам, приняли Ветхий Завет вместо Христова учения, как и многие еретицы в землях католических! – твердо припечатал Федор, отодвигая от себя опустошенное глиняное блюдо. – Из кого будет состоять синклит? – вопросил он почти без перехода, не давая Киприану вновь побродить вокруг да около.

Киприан понял, что беседа приблизила к самому главному, и внутренне поежился.

– Дакиан вельми стар… – начал он перечислять. – Обязательно будут епископы и митрополиты из ближних городов: Гераклеи, Мистры, Салоник, будет и никейский митрополит… Его мерность хочет создать вид того, что решение синклита свободно от чьих-то влияний… – В голосе Киприана прорвалась невольная горечь. – Слава Господу, меня, кажется, отпускают в Литву, укреплять тамошних православных в днешнем обстоянии… – Пимена могут поддержать многие (Киприан начал перечислять) в том случае, конечно, ежели…

Федор нетерпеливо кивнул головой. Вслух говорить о подкупах и взятках в секретах патриархии, как и о недостойном поведении василевса, не стоило.

Пимен, разумеется, приедет со средствами! Вот куда, а не на восстановление храмов и художество иконное пойдет русское серебро! – в тихом бешенстве подумал про себя Федор. – И эти пакости Пименовы, симония и подкупы, также, скажут, предначертаны Господом? Гнев подвигнул его задать тот вопрос, коего он прежде не мыслил было касаться или намеривал скользом задеть в самом конце беседы:

– Как, умер Дионисий?

Наступило молчание. Дневной жар, раскаливший камни двора, теперь, к вечеру, отдававшие свое тепло, начал наполнять прохладную днем келью духотой. Лоб Киприана блестел, покрываясь потом то ли от жары, то ли от трудноты Федорова вопрошания.

– Я ничего не мог содеять… – тихо ответил наконец Киприан. Опять наступило молчание.

Федор не спрашивал, ждал.

– Я знаю, что виноват! – с усилием высказал Киприан, подымая чело.

Федор смотрел на него без улыбки, угрюмо. Думал.

– Суздальский архиепископ был вельми стар! – осторожно добавил Киприан, пуская первую пробную парфянскую стрелу в покойного соперника.

Федор глянул еще угрюмее. Помолчал, высказал:

– Так или иначе остаешься ты!

Это был и приговор, и прощение. Киприан сделал лучшее, что мог – промолчал.

– Как Сергий? – спросил Киприан, переводя беседу в более безопасное для себя русло («как дядя» – не выговорилось).

– Ветшает плотью, но духом тверд. Давеча заключил вечный мир с Олегом Рязанским!

Последнее Федор произнес с прорвавшейся безотчетной гордостью, и уязвленный Киприан подумал о том, что он ведь тоже помогал Дмитрию заключать очередной мир с Олегом, кончившийся, однако, очередною войной.

Неужели Сергий добился большего? Однако напоминать о своих прежних заслугах Киприан не стал. Понял – не стоит. Вместо того начал рассказывать, как они с Сергием бежали от Тохтамышевых татар, как скрывались в лесах, шли болотами, как Сергий у походного костра вел ученые богословские беседы. Федор слушал, не прерывая. Дядя никогда не рассказывал о том времени, и многое ему было внове. Слушал, думая о том, что Киприан все-таки добился своего и сейчас. Снимая сан с Пимена, потребуется утвердить на митрополичьем престоле этого вот многоречивого иерарха, и как посмотрит еще великий князь, так и не сказавший своего слова о наследнике власти Пименовой, тем паче, что, зачиная это дело, все они думали обрести именно Дионисия на престоле верховного главы русской церкви… И все-таки Пимена требовалось снять! И уговорить великого князя Дмитрия на Киприанов приезд!

Киприан теперь расспрашивал о том, что творится на Москве, о Маковецкой обители, об Иване Петровском, о стригольниках (о Пимене они избегали говорить). Федор рассеянно и немногословно отвечал, все думая о своем.

– Скоро ли окончит тягостное разделение русской митрополии? – вновь требовательно вопросил он. – Константинопольская патриархия до сих пор была против особой митрополии для Литвы! Или что-то переменилось нынче?

Это был трудный вопрос. Да, патриарх Нил и синклит по-прежнему считают, что митрополия должна быть единой, но…

– Фряги?! – грубо и прямо вопросил Федор. – Ведь на крещении поганой Литвы дело не остановит, учнут перекрещивать православную Русь!

– По то и еду туда! – возразил Киприан.

Смеркалось. В келье от нагретого за день камня стало совсем душно.

Оба, не сговариваясь, устремили во двор, ну, а там уж сами ноги понесли к морю.

Ворота приморской стены были уже закрыты, но осталась отворенной никем не охраняемая калитка, каменный лаз, в которую выходили рыбаки, собиравшиеся на ночной лов. Мраморное море (древняя Пропонтида), невидимое во тьме, пахнуло на них запахом гниющих водорослей и свежестью. Тихо всплескивая, отблескивала вода. Дремали полувытащенные на песок лодки.

Ройны с завязанными парусами смутно висели в черной пустоте южной ночи, как пылью, осыпанные звездами.

Всходила луна, над морем совершенно багровая, и даже по воде от нее пролегла темно-пурпурная дорожка, точно пролитая кровь. Подымаясь, луна желтела, блекла, заливая все вокруг призрачным, неживым зеленым светом.

Казалось, что город умер давным-давно. И эти башни и стены, облитые луной – остатки некогда бывшей здесь, но давно исчезнувшей жизни. Так что когда появился старый рыбак с веслами на плече, оба даже вздрогнули. Рыбак, тяжело ступая, подошел к лодке и начал с усилием спихивать ее в воду.

Федор не выдержал, принялся помогать. Рыбак что-то спросил по-гречески, Федор ответил. Киприан смотрел на него издали, дивясь этому всегдашнему хотению русичей влезать во всякую делаемую на их глазах работу, причем и у бояр, и у смердов – одинаково.

Наконец лодку спихнули. Она тотчас закачалась на волнах. Рыбак, поблагодарив, начал ставить парус, а Федор, несколько задыхаясь и обтирая руки, запачканные смолой, воротился к Киприану.

– Как же можно полагать, что жизнь идет сама по себе! – начал он горячо, еще на подходе. – Разве не ясно, что ни города, ни башен, ни Софии и даже этой вот ладьи не было бы без усилий рук человеческих? Без воли Константина Равноапостольного? Без упорного труда мастеров, что веками возводили дворцы и храмы? Как можно, воздвигнув такое множество рукотворных чудес, утверждать, что жизнь движется помимо нашей воли? Быть может, мы молоды и не искушены в философии и в риторском искусстве, но нам этого не понять! Мыслю, что Господь, наделив человека свободою воли, потребовал от него непрестанного деяния! Я только так понимаю Господень завет: «в поте лица своего добывать хлеб свой!» Или вот, в притче о талантах, там прямо сказано, что скрывший талант свой – отступник веры Христовой! И тот, кто больше других прилагает усилий, работая ему, тот и угоднее Господу!