Святая Русь - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Балашов cтр.№ 107

Сергиево послание несказанно помогло Боброку. Не будь этой грамоты, доставленной князю Дмитрию и всему войску накануне Рождества Богородицы двумя монахами Троицкой обители, невесть, как бы и повернулось дело!

В то, что литовская рать, идущая от Одоева, так-таки не вступит в битву, мало кто верил, а потому большинству и не хотелось переходить Дон, обрекая себя на невозможность отступить в случае пораженья в бою. Потом уже Микула Вельяминов и Владимир Андреич, которому Боброк объяснял еще на Москве про литовскую княжескую грызню, стали на его сторону. Потом согласились Ольгердовичи, Андрей с братом. Уперся было Андрей Серкизов.

Мол, Куликово поле болотисто (пото и Куликово?), конницу не развернуть, ну что ж, что и Мамаю в этом углу, меж Доном, Непрядвой и Буйцей, не развернуть полки! Нам-то тоже не мед! Пускай Мамай сам переходит Дон! А мы его на переправах встретим!

– Встретим и побежим! – рыкнул, не сдержавшись, Боброк. Андрей Серкизов встал на напряженных ногах, рука искала рукоять гнутой хорезмийской сабли. Татарское сухощавое лицо с тонкими усами и негустой, точно наклеенной черною бородой побледнело как мел. Боброк понял первый, протянул руку.

– В чести твоей не сомневаюсь, Андрей! И в храбрости тоже! Об иных речь! Пешцы побегут! Им надобно, дабы река назади была, чтоб уж тут тужи не тужи, а драться насмерть!

Андрей Серкизов утих. Только ноздри все еще трепетали бешено.

Татарская конница Серкизова была лучшей ударной силой всей московской рати, и ссориться с Андреем накануне сражения было особенно глупо.

– Олег не придет? – вопросил кто-то из воевод, Дмитрий, что сидел на раскладном ременчатом стольце, исказился лицом.

Боброк, остепеняя, хмуро глянул в глаза князю. После боя на Скорнищеве и иных шкод ждать доброй помочи от рязанского володетеля было нелепо. Ладно, прислал своих бояр с дружинами и стоит на тылах, охраняя пути. Все-таки Олег был им сейчас не ратен! Дмитрий под молчаливым укором Боброка опустил взгляд, смолчал (и к лучшему!). А ждал небось, что и Олег, не попомня прежней грубости, выступит ему на помочь! «Себя надо теперь костерить, а не Олега Рязанского!» – сказал молчаливо-воспрещающий взгляд воеводы, и Дмитрий смирил себя. Брани и без того хватало!

Так в тот день ничего и не решили воеводы, разошлись, и только уже после грамоты Сергиевой стало неможно, соромно стало умедлить! Потому назавтра и порешили-таки переходить Дон. И лучшую (так полагал Дмитрий), лучшую силу вместе с полками Владимира Андреича забирал себе Боброк в засадный полк. Почти третью часть рати увели. Князь трусил в душе, пото и хотел все полки удержать около себя, так спокойней, надежней казало. Но тут и все поддержали Боброка; и свояк Микула, и брат, и Ольгердовичи, и Тимофей Вельяминов, и даже Акинфичи на сей раз встали с Вельяминовыми в согласном хоре – засада в бою по старине, по обычаю полагалась всяко! На рати как еще повернет, а коли некому станет с тылу ударить по врагу, возможно и бой потерять! Перемог Боброк. Только уж поздно вечером, отпуская Бренка, выговорил князь Дмитрий то, что долило и не давало ослабы душе:

– Всю рать строят у нас одни Гедиминовичи! А ну как Ягайле в помочь?

Бренко посмотрел Дмитрию в очи, качнул головой, возразил стойно Владимиру Андреичу:

– Не сумуй, княже! Литвинов не знашь? Да они скорей глотку перережут друг другу, чем сговорят! Что ж, Ягайла престол свой Андрею Полоцкому отдаст? Ни в жисть!

Успокоил. Слегка успокоил. А все думалось и думалось. Мысли от войска перекинулись к делам церковным, к этому несносному Киприану. Про Митяя – умершего? убитого? – доподлинно князь еще ничего не знал – помыслилось вновь с тяжкою давнею обидой. Но, от многоязычного войска своего простираясь мыслью к делам святительским, впервые додумал Дмитрий о том, что, быть может, и правы в чем-то старцы, руководимые игуменом Сергием, ставшие вопреки князю за этого чужака Киприана. Не понимал, не понимал он всех этих хитростей зарубежных! Кому с кем да с какой стати? Только понял, почуял теперь, что и без того нельзя… Помимо его воли, помимо разумения создавалась у него под рукою не московская, даже не русская земля, а какая-то иная, многоязыкая, и он сам, принимая литовских и татарских беглецов и наделяя их землями, способствует тому. Но ведь беглецы-то принимают святое крещение по греческому обряду, веру православную! А пред Исусом Христом несть ни еллина, ни иудея… Дмитрий долго сопел, ворочался, сетуя, что рядом нет привычной своей Авдотьи, которая и утешит, и успокоит, и совет подаст неназойливо… Боброка он боялся. Даже женив на сестре по Дуниному совету, боялся все равно. Это как с Иваном Вельяминовым было: чуял превосходство над собою и хоть тут и сдерживал себя, а любить Боброка не умел. И все же знал, ведал: дела ратные надобно предоставить ему – и никому больше. Да чуяли то и прочие! Слишком еще неверным было на весах судьбы благополучие Москвы, слишком недавно едва не потеряли всего вообще (когда князю Дмитрию не исполнилось еще и десяти летов). А посему в беде, в обстоянии, держались заедино. Это и спасало. И спасло!

…А Дуни не было! Были лязгающие сталью, готовые драться соратники, было послание Сергия, читанное в полках. И то, что Мамай вновь отверг новое, уже безнадежное предложение замириться (или он сам отверг, отказавшись платить дань по Чанибекову докончанью?!), уже не озаботило никого. Люди шли драться и умирать. И он шел за тем же самым. Дмитрий упрямо свел брови хмурью, так и заснул. И во сне, ворочаясь и сопя, гневал тоже.

Из утра готовили мосты через Дон, и все бояре были в хлопотах и разгоне. В ночь на Успение надобно было скрытно переправить все войско на десную сторону Дона, иначе татары сомнут московскую рать на переправах и настанет конец. (А там и Ягайло подойдет тотчас!) Отступать, даже проигрывать сражение было нельзя. И Дмитрий весь день молча, сопя наблюдал, как идет работа. Работали споро, плавили мокрый тяжелый лес, вязали плоты, колья вбивали в илистое дно. С той стороны, от Красивой Мечи, дважды подскакивала сторожа. Мамай явно стягивал полки к бою, но все еще ждал чего-то, верно, все еще верил в Ягайлов приход. А Ягайло стоял – слухачи доносили – ежели на рысях, то всего в двух часах конского хода! И с немалою ратью стоял! Поди, Мамай уже не первого гонца к нему шлет!

Торопит! Прав Боброк, кабы мы еще простояли за Доном, то и Мамай бы медлил, а там и Ягайлу заставил выступить к бою. Ну, а ежели Ягайло все-таки подойдет?

Дмитрий так же не верил литвину, как и прочие. Свежи были на памяти Ольгердовы стремительные набеги, ой и свежи! И когда наконец пала ночь и рати двинулись по наплавным мостам и бродам на ту сторону, Дмитрий не выдержал, сам поскакал искать Боброка.

Потому что был плотен и широк («плечист и чреват» – как отмечено в летописи), князь Дмитрий казался много старше своих тридцати лет. Жаркий, суматошный день (князь, как и прочие, не снимал брони) порядком уморил его. Теперь, к вечеру, с наступившею прохладой стало немного легче. Все одно рубаха под панцирем была мокра и кожа зудела от пота и пыльной трухи.