— У него своеобразное чувство юмора, вы не находите?
— Он вообще… своеобразный, — не удержался Сажин.
— Я так понял, что парень вам не нравится?
— Я еще не понял, нравится он мне или нет, -сердито сказал Дмитрий Сергеевич. — Да, мне не нравится, чем он зарабатывает на жизнь. Не нравится, что он постоянно кривляется, не нравятся его плоские шутки, манера одеваться. Не нравится спектакль, который он здесь разыграл.
— А что нравится? — Алексей не удержался от улыбки.
— Он смелый парень. Люди самих себя стыдятся, особенно если их уличили в чем-то недостойном. Матвей же всем своим видом говорит: да, я такой. Хотите, любите меня, хотите, с кашей ешьте. Он, как бы это сказать? Естественен. Органичен. Что бы он ни сделал, ему за себя не стыдно. И он органично вписывается в окружающую среду. Именно поэтому на него так приятно смотреть. Этот город для него. Этот мир для него, — с чувством сказал Сажин, а потом вдруг добавил: -Монти — это наши тайные запретные желания во плоти. И наше душевное уродство, если хотите. В ярком красивом фантике. Он не виноват, что такой. Это мы все виноваты.
— Мы, это вы кого имеете в виду? — с интересом спросил Алексей.
— Среда. Общество. Женщины, наконец, которые сделали его своей игрушкой. А он, не сознавая того, им мстит.
— Или сознавая.
— Нет, он не злой. Мальчик-бабочка. Порхает себе, собирает сладкий нектар. Я не верю, что он убил. Только не он.
— Как вы красиво говорите! — не удержался Алексей. — Мне бы так! Но, как говорится, кесарю кесарево, а слесарю слесарево. Поэтому вернемся к нашим баранам. Значит, Петр Николаевич вышел в соседний зал. Там были люди?
— Нет, — покачал головой Сажин. — Не было никого. Только бармен. Я так понимаю, что Матвей потратил много денег, чтобы все это устроить.
Алексей увидел своего коллегу, старшего лейтенанта Сечкина, заглянувшего в это время в зал, и поманил его. Спросил, когда тот подошел:
— Бармен где?
— На кухне, вместе с остальным персоналом. Я с ними поговорил. У них у всех алиби. Друг с другом тусовались.
— Тусовались! А кто нашел тело?
— Ада Лопухина. Забеспокоилась, что мужа долго нет, и пошла его искать.
— Бывшего мужа, — поправил Алексей. — Что существенно. С чего это Лопухина забеспокоилась о бывшем муже? Ладно, с барменом я сам поговорю. Узнаю, с кем он там «тусовался». А ты потряси охранника, который милицию вызвал.
— Есть.
— Нет, постой. С охранником я сам поговорю. Выясни алиби бармена. Думаю, что он был с девушкой в укромном местечке. Быть может, она что-то заметила?
— Что-то?
— Кого-то! Все, иди.
— Есть!
Сажин напряженно прислушивался к диалогу. Когда Сечкин отошел, Алексей повернулся к нему:
— Долго отсутствовал Рябов?
— Я на часы не смотрел. Не до того было.
— Чем же вы были так увлечены? — с иронией спросил Алексей.
— Я пытался выяснить у Наи, солгала она мне или нет.
— Рябов вернулся с водой?
— Без.
— Как он это объяснил?
— «Черт его знает, куда все подевались! Бар закрыт!».
— Чтобы Петр Николаевич Рябов не раздобыл стакана воды для любимой жены? — удивился Алексей. И покачал головой: — Не верю!
— Но ведь бармена и в самом деле там не было, -возразил Сажин.
— А вы откуда знаете?
— Я… в общем, в какой-то момент я выглянул в соседний зал. Мне показалось, что Петра слишком уж долго нет. Зал был пуст.
— А Наина Львовна где в это время была?
— Пошла курить. Она разнервничалась.
— Разве в зале нельзя курить? — удивился Алексей.
— Она хотела выйти на воздух. Сказала, что ей душно. Я думаю, что просто ушла от ответа. И от меня.
— А Монти?
— Пошел переодеться. «Чтобы мой внешний вид не смущал маму», — передразнил Сажин.
— А какой у него был вид?
— Ну в общем… Как бы это сказать?
— Не совсем пристойный.
— Я бы даже сказал, совсем не пристойный.
— Насколько я понимаю, Людмила Федоровна, Ася и Ада Станиславовна были шокированы.
— Я бы так не сказал, — не согласился с Алексеем Сажин. — Я об Аде. Мне показалось… Впрочем, ладно, ничего…
Алексей подождал немного, но не стал развивать тему. Подумав, сказал:
— Из соседнего зала есть выход. К туалетам.
— Разумеется.
— То есть Рябов прошел через пустой зал, не обнаружив на месте бармена, и вполне мог наткнуться в коридоре на Лопухина.
— Тогда и меня подозревайте, — усмехнулся Сажин. — Теоретически все мы могли. В этом клубе полно закоулков. Это же катакомбы какие-то! Гримерки, подсобки, служебные помещения.
— Когда вы успели все осмотреть?
— Я здесь с одиннадцати часов вечера, как вы говорите, «тусуюсь». Следователь расположился в кабинете хозяина. Я пока шел туда, осмотрелся.
— Значит, Лопухин ушел минут за пятнадцать до полуночи, — задумчиво сказал Алексей.
— Скорее, за двадцать.
— И за эти двадцать минут этот зал покидали все. Или не все?
— Я думаю, Ася никуда не выходила. И Людмила Федоровна. Они все время держались вместе. Мария Казимировна также не покидала зал. Вроде бы. Смешно даже подумать, что она убила Лопухина! Хотя она, конечно, очень привязана к Аде, а та не ладила с мужем. Ада не выходила. То есть, выходила. Она ведь нашла тело.
— А Стас? Имеется в виду, Станислав Лопухин.
— Я понял. Но на него никто не смотрел? Стаса, имеется в виду. Он вообще не принимал участие в дискуссии.
— А что он за человек? На кого похож, на мать или на отца?
— А вы разве не видите? — усмехнулся Сажин. -Серединка наполовинку. Причем, взял от них все самое худшее. Ведь Ада хороша собой, Слава тоже, был… — Дмитрий Сергеевич запнулся. -Внешне он был очень привлекательным мужчиной. А Стас… Он никакой. Ростом гораздо ниже отца, и плечи узкие. А лоб низкий, как у матери.
— Я имею в виду характер Стаса, не его внешность.
— Себе на уме. Капризен, это в отца. Избалован. Это от матери. Вообразил себя гениальным художником.
— А это от кого?
— От дури. Я лично не нахожу в его картинах ничего гениального. Таких портретистов на Арбате — на каждом шагу.
— А он портретист?
— В том числе. Ищет себя.
— Надеюсь, не импрессионист?