Алексей никак не мог понять, была ли смерть Сергеева просто поводом для коллектива разделаться с подминавшим его под себя человеком, или управляющий действительно был виновен. Леонидову оставалось подождать, кто первый вонзит кинжал в подготовленную для разделывания тушу.
Саша наконец соизволила приземлиться рядом.
— Скучаешь, муженек?
— Зато тебе весело.
— Сам виноват. Сидишь смотришь на всех с подозрениями. Хочешь, пойдем погуляем, мы тебя с Сережкой в сугроб засунем?
— Спать уже пора, а тебя на подвиги тянет. Я в этом кресле так хорошо пригрелся. А ты иди с Аней и Барышевым в карты играть.
— А ты? Нам четвертый игрок нужен.
— Я приду. Позже.
— Опять чего-то замыслил, Леонидов. Думаешь, ты тут самый умный? У тебя на лице написано, что скоро снова в кого-нибудь вцепишься. Тебе, Леша, надо было идти в священники, уж очень ты любишь исповедовать. — Высказавшись, Саша мимоходом глянула в зеркало и упорхнула к румяной Анечке.
Алексей остался один и, повернув голову, увидел Валерию Семеновну Корсакову, которая наливала себе рюмку водки. В компании дама не нуждалась. Пила в одиночку, закусывая всем, что подворачивалось под руку. Аппетит у нее был отменный, видимо, особенно уважала повариха деликатесы, которые, ничуть не стесняясь, уничтожала с большим аппетитом.
«Интересно, обкладывает ломтик хлеба двумя кусками белой рыбы: снизу и сверху. Это, наверное, и называется правильный бутерброд. Мне или Сашке так не сделать, совесть не позволит. А эта ничего — кушает. Он посмотрел в свой пустой стакан и повернулся к Корсаковой:
— Поделитесь, Валерия Семеновна? А то все в одиночку пьете, даме так негоже поступать.
На «даму» повариха внимания не обратила, молча налила ему добрую половину того, что еще оставалось в бутылке. Пить Леонидов не собирался, но решил «поддержать» компанию…
— Хочу вас спросить: почему вы без мужа приехали?
— Вам-то что?
— Может, интересуюсь на предмет ухаживания.
— Ага, вон твой предмет порхает. — Она кивнула на улыбающуюся Сашеньку.
— Вас не проведешь, Валерия Семеновна. А вот господин Манцев вчера в своей комнате не ночевал.
— Мне-то что? — Но голос у нее дрогнул.
— Его почему-то попросил господин Липатов. Комната номер девятнадцать. Вы не знаете, где это?
Женщины этой породы в ответ на подобные намеки никогда не краснеют, в этом Леонидов убедился сразу, услышав ответ Валерии Семеновны. Краснеют позволившие себе намек мужчины. Например, он, Алексей, не ожидал от себя такой реакции. Когда Корсакова выдала все, что знала из области бранной лексики, он поспешил отсесть от нее подальше. Леонидов понял, что попал в точку. Конечно, шалости замужней поварихи мало что добавляли к делу об убийстве коммерческого директора, но кто и где был в ночь преступления, знать не мешало.
Придя в себя после общения с эмоциональным работником питания, Леонидов стал присматриваться к трем женщинам, которых для себя определил как возможных любовниц Павла Сергеева. Марина Лазаревич сидела в обнимку с юношей по имени Коля и улыбалась словам, которые он бубнил в ее каштановый затылок. Наталья Акимцева неодобрительно наблюдала за подвыпившим Юрой, который путано рассказывал анекдот одновременно толстой Лизе и бледной Эльзе. Ольга Минаева явно скучала в одиночестве. Во всяком случае, выражение лица у нее было кислое. Алексей решился и перебросил усталое тело на другой диван.
— Девушка, вы скучаете?
— Неужели такой приятный мужчина решил меня развлечь?
— Эх, Ольга, не первый раз вижу вас, и всегда вы вызываете во мне определенные чувства.
— Жена, что ли, куда-то вышла?
— Ну почему сразу — жена? Вы мне просто напоминаете романтичных тургеневских девушек.
— Ага, как Лиза выпорхнула из своего дворянского гнезда. Как же, в школе проходили.
— Ольга, ну почему вы пресекаете все попытки сказать вам что-то приятное? Странное свойство характера у такой красивой женщины.
— Просто не люблю комплименты. Они меня настораживают. Если мужчина говорит женщине комплимент, значит, ему от нее что-то нужно. Так позвольте узнать, по какому поводу вы ко мне подлизываетесь, Алексей Алексеевич?
Еще в первое посещение «Алексера» Леонидов понял, что Ольга не глупа, и подобные игры с ней затевать трудно. Но как иначе узнаешь, была ли она в связи с Пашей. Разве что в лоб спросить?
— Вы правы, я мерзкий, коварный тип, все делаю с задней мыслью, Вы меня совершенно не интересуете как женщина, просто хотелось выяснить, как вы относились к покойному ныне коммерческому директору?
Она усмехнулась:
— Как и большинству женщин, он мне нравился: красивый, общительный, не жадный, веселый. Что еще?
— А вы ему нравились?
— Опять же, как и большинству мужчин. У меня тот счастливый тип романтичной блондинки, который вызывает у лиц противоположного пола ностальгию по тихому обожанию. А вы равнодушны к блондинкам, капитан?
— Нет. Значит, он нравился вам, вы ему — и?
— Что — «и»? Не всякое «и» успешно трансформируется в «а!». На свете полно мужчин и женщин, которые нравятся друг другу, но это не значит, что они вместе спят. Вас ведь это интересует?
— Не всякие мужчина и женщина, которые друг другу нравятся, свободны для любви, поправил бы я вас. Вам и Павлу Петровичу цепи не мешали.
— А Нора?
— Ладно, не буду мудрить, ходить вокруг да около. Скажу прямо, что мне известно о Пашином романе с какой-то девушкой из офиса. Он все-таки исхитрился завести его под носом у своей стервы-любовницы.
— Рисковый мужчина. Не думала, что он способен на поступок.
— Значит, это были не вы?
— Значит, не я.
— Зря понадеялся. Красивее вас, Оленька, он никого бы не нашел.
— Послушайте, вы надеетесь, что вам кто-то сам признается. Вы наивны. Займитесь лучше Ивановым, и перестаньте ковыряться в чужих душах. А сейчас^спо-койной ночи, господин капитан.
Она поднялась и начала протискиваться в сторону выхода. Алексей налил себе пива. Общение с девушкой Олей требовало дополнительной стимуляции. Его только что откровенно поучали, и Леонидов обиделся. Время было позднее, и Алексей решил пойти «зализывать раны» к жене.
В угловой комнате номер четыре Серега Барышев резался в дурака со своей и леонидовской женами. Они сидели с ногами на сдвинутых кроватях и орали как ненормальные. Сергей, оставшийся в дураках в третий раз, возмущался женскому коварству, Аня смеялась, раскрасневшаяся Сашенька убеждала народ играть на щелбаны. Увидев Алексея, несчастный Серега от радости чуть не свалился с кровати.
— Леонидов! Какое счастье! Первый раз в жизни так тебе радуюсь. Греби сюда, меня женщины обыгрывают.