— Я все слышал сквозь сон, смутно и ничего не могу конкретно утверждать. Кроме того, что видел Валеру возле тела.
— Странно. Столько людей знало в тот вечер, что Павла Петровича убили, и никто не поднял панику.
— Все же пьяные были. К тому же метель все засыпала, разве не помните? До утра все равно ничего изменить было нельзя.
— Что же вы стали делать, когда Валерий, увидев, что Сергеев мертв, отправился в свою комнату?
— Пошел в боковую комнату и попробовал заснуть.
— Почему не к себе?
— Ну, Андрюша был там с дамой.
— Все с кем-то были. У вас, извините, не фирма, а шведская семья.
— Что вы хотите? Большую часть жизни люди проводят на работе. Заводить романы на стороне нет времени. Пока до дома доберешься, уже не до любви. Хочешь только уронить чего-нибудь внутрь и завалиться спать. Вот и крутят друг с другом.
— Значит, благородно уступив территорию Липатову, вы удалились в пустую комнату со своей дамой?
— Никакой дамы не было, — неожиданно резко бросил Манцев.
— Как же так, а Ольга?
— Ольга спала в своей комнате.
— А мне показалось, что, кроме меня, все бодрствовали. Разве Ольга не хочет воспользоваться случаем и пнуть господина управляющего?
— Ольгу я не видел.
— Что ж, весьма содержательный разговор. Еще пива не найдется?
Манцев наклонился и достал из-под стола вторую бутылку.
«Категорически люди обычно отрицают только то, что было на самом деле, — подумал Леонидов, глядя на лохматую манцевскую макушку. — Бедная боковая комната: сначала Нора выясняла там отношения с Екатериной Леонидовной, потом Иванов-младший решал свою судьбу, потом туда же пошел досыпать Манцев, от которого до сих пор пахнет знакомым до одури «Кензо». А говорит, что не было дамы. К несчастью, у меня остается один выход из дурацкой ситуации: поговорить с самим Ивановым. Ох, до чего же не хочется».
Между тем в холле стал появляться народ. В группе оживленной молодежи Алексей вдруг увидел непонятно каким образом затесавшуюся туда монументальную фигуру управляющего. Ребята с веселыми шуточками ставили на стол прихваченные из санаторного буфета бутылки. Девушки побежали в' боковую комнату за едой. Кто-то, смеясь, заявил:
— После этой столовой жрать еще больше хочется.
— Не пропадать же оплаченному, — поддержал Иванов, шаря по столу в поисках ножа.
Леонидов, перехватив наконец его водянистый взгляд, уперся, не мигая, в крошечные настороженные зрачки. Иванов сразу отвел глаза куда-то вбок.
— Валерий Валентинович, могу я задать вам пару вопросов? По поводу событий позавчерашнего вечера? — Он мялся, ища подходящие слова. — Давайте не будем откладывать неизбежное.
— Только не здесь. .
— В вашу комнату или в любимую боковую?
— Ко мне.
Алексею показалось, что сотрудники «Алексера» переглянулись и проводили их взглядами, выражающими облегчение.
В комнате Иванова Алексей медленно огляделся, пытаясь по обстановке понять привычки и характер хозяина. В номере Валерия Валентиновича беспорядка не было, даже во временном месте жительства он стремился держать все на уровне. Отметив, что управляющий бережно относится к своим вещам, Алексей сделал вывод, что этот человек на всю жизнь запомнил времена суровой бедности. Все было тщательно вычищено, отглажено, аккуратно сложено. Кровати застелены, мебель на своих местах. У окна стоял приличный журнальный столик, возле него два кресла. Ничего, включая казенные граненые стаканы, Иванов, как остальные, не отдал в общий котел. Жестом большого начальника Валерий Валентинович предложил Алексею одно из кресел. Они сели.
— А помните, Валерий Валентинович, как несколько месяцев назад мы с вами беседовали в вашем кабинете? Все повторяется в этой жизни, не так ли?
— Как и тогда, вы совершенно напрасно лезете не в свое дело. Я не причастен к смерти Павла. Как был ни при чем и в случае с Александром Сергеевичем.
— Боюсь, на этот раз доказать свою непричастность вам будет трудно. Против вас развернута целая кампания. Не хотите знать поименно?
— Нет, не хочу. Задача милиции оградить меня от клеветы и ложных обвинений.
— Вот уже второй раз мы с вами беседуем, и все об одном и том же. Второй раз вы мне внушаете, что я должен вас от чего-то защищать и ограждать. Только никак не пойму, зачем совершать поступки, которые вызывают неприязнь окружающих. Вы сами-то этого не ощущаете?
— По возрасту вам еще рано читать мне мораль.
— А я не ваш подчиненный. Более того, могу вас засадить в тюрьму, у меня достаточное количество свидетельских показаний. И во мне борются сейчас два чувства: желание докопаться до истины и неприязнь к вам лично как к человеку, совершающему поступки, противоречащие моим понятиям о нравственности.
— Нравственность милиционера отличается от нравственности бизнесмена.
— Нравственность одинакова для всех людей. Почему это одному можно прощать подлость, учитывая его профессию?
— Потому что люди разного рода занятий неравноценны по степени пользы, которую приносят обществу…
— Вы, конечно, считаете себя благодетелем рода человеческого, если исходить из того количества гнусностей, которые себе позволяете?
— Как лицо, не уполномоченное вести расследование, можете оставить при себе выводы, касающиеся моей деятельности.
— Вы убили Павла Петровича?-
— Докажите.
— Зачем вы взяли из моей тумбочки кассету с записью того вечера, когда был убит Сергеев?
— Я не брал кассету.
— Вас видел Манцев, и я столкнулся с вами у выхода на лестницу из холла.
— Мало ли зачем я заходил в вашу комнату?
— Значит, заходили? И на балконе с Павлом Петровичем стояли?
— Стоял. Но не толкал его. Мы расстались вполне мирно. Поспорили, но потом договорились.
— Интересно получилось: вы спорили, разговаривали на повышенных тонах, дело дошло почти до драки, а потом расстались чуть ли не друзьями? Что же произошло на этом балконе?
— Повторяю: мы расстались мирно.
— А потом Сергеев вдруг бросился на фанерную перегородку, пробил ее и упал к вашим ногам?
— Там, кажется, был кто-то еще.
— Где?
— На балконе.
— Вы видели?
— Когда я вышел на лестницу, чтобы спуститься вниз, мелькнула чья-то тень.
— Откуда же этот «кто-то» там взялся?
— Не знаю.
— Послушайте, вы человек разумный. Вас на балконе слышали и видели ваши сотрудники. Вы сами не отрицаете, что были там. И вдруг выдумываете какой-то мифический персонаж, чтобы доказать свою непричастность.