Марфа-посадница - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Балашов cтр.№ 17

До Пимена, ключника и наместника Ионы, наиболее вероятного будущего архиепископа, клопский игумен, видимо, с намерением, добрался не сразу. Заговорив о нем, игумен поднял очи горе, вздохнул, почти непритворно, воздал должное уму и талантам Пимена, пожалясь о том, что столь доблий муж воздвиже нелюбие в сердце своем на Богом избранного великого князя и государя Московского. Клопский игумен подчеркнул, усугубив, слово «государь» с нарочитым умыслом. Великий князь Московский именовался в Новгороде господином, государем же был лишь в своей, московской волости, где ему, согласно с государским званием, принадлежала и вся полнота земной власти. Впрочем, Зосима, далекий от мирских дел, не касающихся прямо его обители, не уразумел намеренной обмолвки клопского игумена и насторожился лишь тогда, когда тот, уже не обинуясь, высказал опасение, что-де ежели произойдет прискорбное размирье Новгорода с Московским государем, тщеславие подвигнет Пимена на грех велий: принять посвящение у богомерзкого литовского митрополита Григория, что получил ныне у патриарха, также отпавшего православия, самозванный титул митрополита русского.

О том, что после осьмого Вселенского собора, бывшего в римской земле, во граде Флоренции, на коем едва не была провозглашена уния - соединение церквей, православной, греческой, с богоотметной католической папской церковью, - литовские великие князья все время стараются поставить униатского митрополита не только на подвластные им Киевскую, Волынскую и прочие земли, но и на Московскую митрополию, Зосима, разумеется, знал. Но только сейчас вдруг, как во тьме при блеске стрелы громовой узрит путник разверстую бездну у ног своих, уразумел Зосима, что может произойти (и произойдет!), ежели новый архиепископ примет поставление у литовского проклятого униатского митрополита. Понял и ужаснулся. Неужели Новгород, его великая церковь, его святыни, гробы чудотворцев, соборы и храмы подпадут под католическую ересь, будут обруганы латинами и, паче того, перейдут на латынское богомерзкое служение?! Ибо именно на такой исход прозрачно намекал игумен Клопского монастыря.

И что же тогда? Новая война с Москвой? Тяжба из-за окраинных земель, что заняли и держат великие князья Московские, требуя в то же время, чтобы Новгород уступил Москве спорные земли по Двине, а также Колопермь и весь путь в Закамье, - тяжба эта тянется вот уже сто лет, вызывая войну за войной: при Донском, при его сыне, Василии Дмитриевиче, при Василии Васильевиче, дважды ходившем войной на Новгород. Новой войны ждали, как слышал Зосима, и шесть лет назад, уже при нынешнем Московском князе, Иване Васильевиче. Сам Иона ездил в Москву, утишать молодого великого князя и не успел ничтоже. И кормленых литовских князей Новгород давно уже приглашает на службу. Но никогда доднесь и мысли помыслить не было церкви новгородской отдаться латинам! Неужели все они - и архимандрит Феодосий, и игумен Онтоновского монастыря, и келарь, и все прочие знают или догадываются об этом, знают и молчат?! Или же клопский настоятель обманывает его?

Речистый москвич между тем заговорил о другом, и смятенный Зосима опять не сразу понял его, уразумев лишь то и тогда, когда Игумен прямо заявил, что будет рад, ежели свет истинной веры утвердится на Соловецких островах, в глубине владений рода Борецких, злоненавистников великого князя и явных споспешников злокозненного Пимена.

Тут Зосима понял и то, почему далекая Кирилловская обитель так ревновала о памяти блаженного Савватия. Кириллов Белозерский монастырь верно служит великим князьям Московским. Его настоятель в свое время разрешил ослепленного Василия Васильевича от клятвы, данной им Ивану Можайскому и Юрьевичам, и тем помог отцу нынешнего Московского князя вновь овладеть великокняжеским столом.

Огромность открывшегося подавила и почти раздавила Зосиму. Он уже не знал, принять ли дар из рук Борецкой и Пимена и оказаться врагом великого князя? Не принять и… отступиться всего, что добывалось целою жизнью трудов и лишений?

Ответ в конце концов подсказал Зосиме сам клопский настоятель, красноречивый пастырь с лицом и повадками купца. Уже после, когда соловецкий угодник спешил опять по дороге назад, в Новгород, и обдумывал все услышанное, вспоминая житие блаженного Михаила, который одновременно советовал Евфимию ехать на поставление в Смоленск и предрекал гибель принятому Новгородом на стол Дмитрию Шемяке, Зосима понял, что отказываться от дара (буде он состоится) нелепо, но, вослед Михаилу Клопскому, необходимо чем-то и сразу дать понять Москве, что он и его обитель будут всегда верны Московской митрополии и покорны воле великого Московского князя. Но чем?

С такими мыслями, с глазами, обведенными голубой тенью, поминутно одолевая почти отказывающую ему плоть, Зосима, проведший в пешем странствии две бессонные ночи, на заре следующего дня входил в просыпающийся, словно медовый улей, Новгород.

Одеревеневшие, уже потерявшие ощущение боли от постоянных ударов о корни дерев, камни и колдобины, ноги несли его полегчавшее, словно колеблемое ветром тело по тесовой мостовой. Посох, доселе тонувший в дорожной пыли, тяжело и ровно ударял в твердое. И Зосиме порою начинало казаться, что все бывшее - лишь видение от бессонницы и трудной дороги. Не может быть, чтобы Великий город перешел в латынскую ересь, не может быть!

На торговую сторону Зосиму перевезла попутная лодья. С угодника, уважая сан, не спросили и платы за перевоз. После короткого отдыха в лодке встать на избитые стопы и вновь идти было особенно мучительно. Добравшись, наконец, до монастыря, Зосима узнал, что его искали и наутро зовут к архиепископу. Свершилось! Много за полночь, одолевая себя, Зосима простоял на молитве и лишь под утро забылся коротким сном.

Ворота тонут в грузном нутре башни. Башня вознесена над кручею, и твердая каменистая дорога уводит ввысь натруженные стопы. Усталость дарит человеку, страстному и самолюбивому, смирявшему себя в пустынной тиши лесов и вод, а ныне обегавшему огромный город, с тьмою тем скопления людского, человеку растерянному и взмятенному, жаждущему и завистливому, - этому человеку усталость дарит спокойствие, и спокойствие ему сейчас дороже всего.

Башня вздымается над обрывом, уходя в голубое, во влажных комьях белых облаков небо, и, кажется, летит навстречу вместе с облаками, выплывающими из-за нее прерывистой чередой. А на башне и выше ее летит по небу церковь надвратная. Не с ее ли серебряных куполов срываются влажные облачные шапки?

Над гулкими сводами они прошли в Детинец, и горный собор Бориса и Глеба первым принял их робеющие взоры и, приняв, передал стенам и куполам древней Софии, сердцу Великого города. Горстью песка и маленькой кучкой камней стали здесь далекие северные острова!

Зазвонили часы на часозвоне, выстроенной великим Евфимием. Путники задрали головы, разглядывая хитрую диковину: круг, на коем узорные кованые спицы указывали время, часы и минуты. Исход времени отмечался звоном колоколов, и вся башня гудела от их согласного движения.

По владычному двору, среди больших и малых каменных палат, соединенных крытыми переходами, украшенных где каменными, а где резными древяными крыльцами, с крутыми кровлями в чешуе и черепице, с хороводом труб и дымников, тоже затейливо изузоренных, по всему обширному двору, мощенному где тесовыми плахами, а где и плитами камня или старинной плинфы, сновали взад-вперед монахи и послушники, служки, слуги, миряне, что служили во дворе владыки, а также и пришлые по делам граждане от простых до вятших, в боярском дорогом одеянии. У дверей чашницы стояли, охраняя ее, воины владычной сторожи. Здоровые краснорожие ратники выглядывали из дверей молодечной, и от их присутствия двор владыки духовного являл подобие княжого двора.