Он достал телефон.
– Что вы делаете? – спросил Берндт.
– Звоню в полицию, – пояснил врач. – Я полагаю, что они должны приехать и зафиксировать смерть фрау Марты Крегер.
Берндт оглянулся на супругу. Мадлен отвернулась, чтобы никто не увидел ее лица. Врач дозвонился до полиции, сообщил о подозрительной смерти госпожи Марты Крегер и попросил кого-нибудь приехать.
– Вы думаете, что ее убили? – спросила Мадлен.
– Не знаю, – признался врач, – пока не знаю. Но я обязан предположить и такой вариант. Разве раньше она жаловалась на сердце?
– Нет, никогда.
– Вот видите. По-моему, она отравилась. Вам не следует ничего трогать.
– Зачем нужно сразу вызывать полицейских? – недовольно спросил Арнольд. – Вы даже не знаете, что именно с ней случилось, а уже сразу звоните в полицию. Это была пожилая фрау – шестидесяти пяти лет. Сегодня она много нервничала, переживала, выпила вино. Сейчас выпила шампанское. Понятно, что спиртное могло ударить ей в голову или оказаться для нее слишком сильным напитком. Почему сразу нужно предполагать нечто плохое?
– Она умерла, – напомнил врач, – и у меня есть основания думать, что она отравилась. В любом случае факт такой смерти должен быть зафиксирован сотрудниками полиции, прежде чем я увезу ее к нам в морг. Мы проведем вскрытие.
Герман поморщился:
– Без этого нельзя обойтись?
– Ни в коем случае, – ответил врач. – Вам просто не разрешат ее похоронить, если мы точно не установим причины ее смерти.
Герман нахмурился. Дронго, понимавший разговор лишь отчасти – по выражениям лиц говоривших, подошел к нему.
– Что происходит? – спросил он у Германа.
– Врач вызвал полицию и собирается увезти тело матери в больницу для вскрытия, – мрачно пояснил тот.
– Это стандартная процедура, – с печальным видом согласился Дронго. – Примите мои соболезнования, но врач прав. Мне кажется, что в любом случае нужно узнать, от чего именно она умерла.
В комнату вошла Эмма. Она взглянула на собравшихся. Подошла к Герману, стоявшему рядом с Дронго.
– Что сказал врач?
– Вызвал полицию и собирается увезти ее для вскрытия, – повторил Герман.
Эмма оглянулась, посмотрела на стоявшую к ним спиной Мадлен и обратилась уже к Дронго:
– Они, наверно, думают, что Марту убили. Возможно, вы что-нибудь сделаете?
– В каком смысле?
– Это же ваша профессия. Вы известный сыщик. Может, вы поможете врачу и скажете ему, что именно здесь произошло. Если ее убили, значит, убийца еще находится в нашем доме. Отсюда никто не выходил.
– Я знаю. Но мы потушили свет, и любой из присутствующих мог незаметно положить яд в ее стакан.
– Не нужно так говорить, – попросила Эмма, – это просто ужасно. Получается, что ее убил кто-то из присутствующих. Но здесь не было посторонних.
– А вы считаете, что ее любили все родственники? – спросил Дронго.
– Нет, – ответила Эмма, стараясь не смотреть в сторону лежавшего на диване тела Марты. – Думаю, что не все. Уверена, что не все. Но никто бы не решился на такое ужасное преступление.
– И тем не менее врач считает, что здесь могло произойти убийство. Или она сама отравилась.
– Это скорее похоже на правду, – пробормотала Эмма, – хотя она была очень здоровой женщиной, и я никогда не слышала, чтобы она принимала какие-нибудь таблетки.
– Вы только подтверждаете версию врача о возможном отравлении. Дочь сказала, что у нее было здоровое сердце.
– Правильно сказала. Я была уверена, что она переживет всех нас. Какой кошмар! Значит, кто-то мог нарочно положить яд в ее бокал.
– Похоже на это?
– Но здесь не было никого из посторонних, – растерянно повторила Эмма.
– Разве? Здесь было столько людей, – напомнил Дронго.
– Не так много, – упрямо возразила Эмма. – Если исключить ее детей, ее сестру, Калерию Яковлевну, которая живет с ними много лет, то остаемся только мы с вами и Анной. И еще семья Пастушенко. Только пять подозреваемых.
– Тогда не забудьте и Берндта.
– Он был любимым зятем Марты, – тихо произнесла Эмма.
– В данном случае это не алиби.
– Что вы такое говорите?
– Здесь было вместе с ней двенадцать человек, – напомнил Дронго. – Осталось одиннадцать подозреваемых.
– Девочку вы тоже считаете?
– Я говорю обо всех, кто здесь был. Девочка, разумеется, не может быть убийцей, которая так четко и тщательно может спланировать преступление. Но она могла быть случайным свидетелем или случайным убийцей. В моей практике иногда происходили подобные вещи.
– Я все время забываю, с кем имею дело, – мрачно сказала Эмма. – Как вам не стыдно? Неужели действительно в число этих подозреваемых вы включаете еще и маленькую Еву?
– Конечно. Остается одиннадцать человек, каждый из которых мог намеренно или случайно положить яд в бокал Марты.
– Господи, неужели вы такой циничный? Разве можно подозревать ее собственных детей или младшую сестру, кого она опекала всю жизнь, в таком преступлении? Посмотрите, как переживает Мадлен. На ней лица нет. Я, конечно, ее всегда терпеть не могла, но она искренне любила свою мать, в этом я никогда не сомневалась. Между прочим, они были с ней очень близки. Она была копией своей матери.
– Если отсекать людей таким образом, то самый реальный кандидат на убийство Марты – это я, – сказал Дронго. – Я единственный из гостей, кто не знал хозяйки дома, случайно оказался здесь, являюсь специалистом подобного рода проблем и…
Эмма терпеливо ждала.
– … И вашим другом, – сказал он слова, которые она ждала.
– Последний фактор тоже не в вашу пользу? – спросила Эмма.
– Не в мою, – ответил он. – Вы тоже не были среди горячих поклонниц хозяйки дома.
– Ну и что?
– Значит, вы могли нарочно пригласить меня в этот дом и даже нанять в качестве своеобразного киллера. Я ведь был единственным специалистом по такого рода проблемам и поэтому вполне мог убрать Марту, чтобы сделать одной из главных наследниц вашу старшую сестру.
– Хорошо, что вас не слышат сотрудники полиции, – покачала головой Эмма. – Вы уже готовы подозревать всех, даже маленькую девочку, а меня считаете главной подозреваемой. И не пожалели даже себя.
– Я профессиональный эксперт-аналитик, – напомнил Дронго, – и всю свою жизнь занимаюсь подобными расследованиями. Из моего опыта мне хорошо известно, что подозреваемых может быть много, но конкретный виновник обычно тот, кого никто раньше не подозревал. Так бывает часто.
– И даже шестилетняя девочка?