Дьявольский остров - читать онлайн книгу. Автор: Максим Шахов cтр.№ 7

– А что он может сделать? Да ничего… – улыбнулся Альберт Валерьянович.

– Дурак, давай хоть выпьем, чтобы заснуть можно было, – засуетился комиссар.

– Что, нервы пошаливают?

– Да после такого…

– Ладно, давайте выпьем за здоровье мальчика и спать… – согласился военфельдшер.

Стайнкукер перевел это предложение.

Мужчины засмеялись… Ульрика приложила палец к губам…

Ветеринар и мать мальчика остались с больным, четверо мужчин отправились в кабинет коменданта.

Теперь спирт не служил горючим для кипячения воды, а использовался для непосредственного «разогрева» крови. Шпильковский хотел для закуски предложить продукты, которые ему дала сестра коменданта, но Леннарт Хольмквист жестом остановил его, мол, это твое, и сам достал из шкафчика хлеб, тарелку с холодной телятиной и вареной картошкой.

Под утро сам комендант и его рыжебородый помощник отвели батальонного комиссара в его камеру, а военфельдшера – в общий барак.

Не бывает войны без пленных, и этих пленных всегда надо где-то содержать. Вот и с началом советско-финской войны – с 30 ноября 1939 года – стали появляться первые советские военнопленные. И их оказалось гораздо больше, чем ожидало финское правительство. Для взятых в плен красноармейцев наспех создавались лагеря в западных частях страны, подальше от линии фронта. Как раз один такой временный лагерь и был организован на Аландских островах.

Он был небольшой, и привозили сюда только представителей комсостава РККА. К концу января 1940 года тут насчитывалось чуть менее ста человек. Условия были довольно сносные – Маннергейм держал слово.

В недавно сколоченном бараке вокруг печки-«буржуйки» по периметру стояли двуспальные деревянные нары – военнопленные спали ногами к печке, головой к стенам с узкими в одну доску решетчатыми окнами.

Этот барак построили рядом со старинным замком, подземелья которого некогда были местом заключения государственных преступников. Теперь замок был необитаем, а вот тюрьма «переехала» в пристройку к замку. Эта тюрьма была небольшая – на десяток человек. На Аландских островах показатель преступности стремился к нулю, и бывало, что сидельцев вообще не было. Сама пристройка служила и домом для коменданта, только вход был с другой стороны.

Теперь кусок земли около стены замка отгородили трехметровым забором с колючей проволокой, на самой стене поставили часовых и прожекторы. Тюремный хозблок и баню подготовили для нужд лагеря. Военнопленные не работали, но островитяне нередко брали их для домашних работ за продукты, курево, бывало, и за рюмку водки. Красных командиров отправляли к «хозяевам» – пилить дрова, таскать тяжести, подправить коровник или коптильню. Многие военнопленные, особенно те, кто был из крестьян, с охотой соглашались на «трудовой фронт», все лучше, чем просто сидеть в четырех стенах. Да и лагерная пайка многим казалась маловатой. Война для маленькой Финляндии, которая дерзнула сопротивляться колоссальному Советскому Союзу, стоила невероятных экономических затрат.

На помощь коменданту Леннарту Хольмквисту для охраны лагеря вызвали резервистов – несколько десятков немолодых шведов и говорящих по-шведски финнов, да еще отставных полицейских, которых призвали на службу. Все они считались «добровольцами» и служили в «частной охране», а не в регулярной армии. Для них в замке оборудовали специальное жилое помещение – также поставили «буржуйку» и нары, одноярусные.

«Буржуйки» топили углем, который привозили кораблями с материка. Военнопленные придумали обкладывать печку камнями, чтобы они аккумулировали тепло. Но если ветер был сильный, барак все равно выдувало. Поэтому военнопленные постоянно ходили в шинелях…

– Нашего лепилу ночью куда-то водили, теперь отсыпается, – сказал конопатый и долговязый парень, по виду лет двадцати пяти.

– Запомни, Данила, старший военфельдшер, а не лепила, – шепотом произнес коренастый широкоплечий мужик средних лет в военно-морской форме, только без отличительных знаков, – Альберт Валерьянович устал, ему надо поспать, не шуми, пожалуйста.

– Ты, Броненосец, лучше сюда глянь, – Кривошапкин показал на набитую соломой подушку Шпильковского – из-под нее торчал сверток.

– Тихо! – сказал краснофлотец.

Он нагнулся над военфельдшером и засунул сверток дальше под подушку, чтобы со стороны не было видно.

– Надо было посмотреть, что в нем, – скривился Данила.

– Цыц, парень. Потом Валерьянович нам сам все расскажет. Что-то заработал, значит.

К краснофлотцу и Даниле Кривошапкину подошел человек. Про таких говорят – шкаф: квадратный торс, мощные бицепсы, пудовые кулаки. У него был злой, всегда недовольный взгляд исподлобья.

– Что там у вас? – пробасил он.

– Ничего, Никанор, – ответил краснофлотец.

– Э, ты, Бронислав, не виляй… Что с Валерьяновичем?

– Да что – спит, не видишь, что ли? – встрял Данила.

– А где он ночью был? – не переставал донимать Никанор.

– Кто его знает. Проснется, сам все расскажет. Не переживай.

В это время Шпильковский вдруг открыл глаза.

– Капитонов, – обратился он к Никанору, – ты можешь так не греметь? Дай поспать.

Военфельдшер засунул ладонь под подушку, почувствовал, что сверток на месте, перевернулся на бок. Но сон уже не шел, он сел на кровати, протер глаза.

* * *

Эти четверо хоть и попали в плен в разное время и из разных частей, решили в лагере держаться вместе. Правда, вначале сдружились только двое – краснофлотец Бронислав Вернидуб и Альберт Шпильковский. Помог случай. Военфельдшер еще в пересылочном лагере под Выборгом прочистил на ноге моряка гноящуюся рану, чем фактически спас тому жизнь, ну в лучшем случае его ногу – иначе могла вот-вот начаться гангрена. А затем случился неудачный побег, что еще больше сблизило здоровяка с буйным нравом и интеллигентного, худощавого тихоню – военврача.

Вернидуб в недавнем прошлом был капитаном тральщика. В одну из ночей во время шторма его корабль отогнало к финским берегам и бросило на скалы. Бронислав успел добраться до берега, пока тральщик не поглотила холодная вода – благо суша была совсем рядом. Однако, к глубокому сожалению Вернидуба, это была чужая суша – поэтому красный капитан не миновал плена. Еще он очень сожалел, что потерял свою капитанскую фуражку, пришлось подобрать чью-то бескозырку…

Старший военфельдшер Шпильковский попал в плен во время первого штурма линии Маннергейма. Из финского дзота беспрерывно строчил пулемет, трем красноармейцам дали приказ уничтожить вражескую огневую точку. Бойцы еще не успели доползти на расстояние броска и швырнуть гранаты, как их прошили очереди из хорошо замаскированного второго дзота, который ни бойцы, ни разведчики до этого момента не замечали. Два финских дзота были расположены таким образом, что из них можно было вести перекрестный огонь, тем самым защищая друг друга. Один красноармеец выжил и смог ползти к своим, но перед самыми передовыми позициями силы оставили его. Старший военфельдшер Альберт Шпильковский заметил раненого и вызвался помочь ему. Медик дополз до него и уже осматривал раны. Он разорвал на груди солдата гимнастерку, когда началась контратака финнов. Советского фельдшера не застрелили только из-за уважения к его профессии. Раненого красноармейца он спасти так и не смог, а вот нескольким финнам, повинуясь клятве Гиппократа, уже после боя, помог. Тщательно обработал раны одному, у второго вытащил пулю из предплечья. Правда, Шпильковский не любил вспоминать этот эпизод своей биографии. Один пленный красноармеец, явно из комиссаров, заметил, как военврач заботился о финских раненых, и выкрикнул: