Сто шесть ступенек в никуда - читать онлайн книгу. Автор: Барбара Вайн cтр.№ 78

— Он сказал, что любит ее. Этот дурак стоял у окна, открытого окна, и смотрел на улицу. Я знала, что он собирается на ней жениться, это было частью плана, и все шло отлично, просто великолепно. Какое мне дело до этого проклятого дома? Я не хотела тут жить. Но он ее любит? Собирается уехать, чтобы жить с ней, только с ней, оставив меня в дерьме? Он говорил, что любит ее, и я знала, что этот идиот не врет, что так оно и есть. Он сказал: «Я знаю, что мы с тобой собирались сделать, Белл, мне этого не забыть, как бы я ни хотел, и от одной мысли об этом мне становится плохо. Я люблю Козетту, как никогда никого не любил. И должен тебе сказать, что мне нужна она, только она, до конца наших дней». Он повернул свое глупое лицо и посмотрел на небо, будто там были поющие ангелы.

Потом пришла она. Постучала в дверь, вошла и сказала, что должна объясниться. Тогда я это сделала. Я хотела сделать это в ее присутствии. Ты знаешь, что. Вскочила, подбежала к нему и толкнула. Я этого хотела, это было так здорово… до того, а после я хотела поймать его, вернуть назад. Ты слышала, как он кричал, Лиззи, слышала, как он кричал?

Этого я никогда не забуду. Считается, что с большой высоты человек падает молча, что шок его парализует. Но Марк, падая, кричал — его крик, вопль ужаса, вспорол тихий летний и душный вечер. Но этот вопль, эта квинтэссенция страха не идет ни в какое сравнение с ударом тела о каменную плитку серого сада; звук, который я даже теперь не могу описать, не в состоянии хотя бы приблизительно передать ужас удара о землю чего-то твердого и одновременно жидкого, звук распадающегося человеческого тела, разрываемой плоти и ломающихся костей.

В тот момент мы с Луисом были в доме, за стеклянными дверьми столовой. В таких обстоятельствах ты не думаешь и не застываешь на месте. Ты бежишь. Или убегаешь. Мы оба бросились в сад, увидели на сером камне исковерканное тело, похожее на бесформенное пятно, вскрикнули и кинулись друг к другу. Обнявшись, как любовники, мы покачивались и стонали.

Плача, стеная, прижимаясь друг к другу, мы отвернулись от того, что лежало на земле, и, спотыкаясь, пошли к стеклянным дверям; в столовой сначала появилась Эльза, а потом Козетта, которая оттолкнула ее, не замечая ничего и никого на своем пути, выскочила в сад и упала на тело Марка. Она так и лежала, пока ее не увели, и я видела, что она вся в крови, словно сама получила смертельную рану.

Я потеряла счет времени и не понимала, что происходит. Через десять минут или через час спустилась Белл и заговорила с нами. Со мной и с Эльзой. Где был Луис? Я обнаружила, что понятия не имею, куда делся Луис. Кто-то позвонил в полицию, но вряд ли это были мы. Наверное, проходивший мимо сосед. Может, крик Марка, разнесшийся по Ноттинг-Хиллу, собрал у наших ворот небольшую толпу? Я слышала звуки сирен задолго до приезда полиции, но потом выяснилось, что это были пожарные, тушившие огонь в Уэстборн-Гроув.

Полицейский врач осторожно поднял Козетту с тела Марка. Ее лицо было ужасным, измазанное кровью, искаженное до неузнаваемости невыносимой мукой. Ее положили на диван, где лежало тело Тетушки в ночь ее смерти. Врач сделал Козетте укол успокоительного, но если она и заснула, сон был не очень глубоким и не помешал Леонардо, приехавшему позже, забрать ее с собой.

Больше я ее не видела.

Говорили, она давала показания на суде над Белл. Нас с Эльзой не вызывали. Белл рассказала и полиции, и врачу все, что она сделала, и казалось, даже гордилась этим; она все рассказала бы и в Центральном уголовном суде, если бы адвокат не посоветовал ей не давать показания. Английские законы предусматривают для убийцы только одно наказание — пожизненное заключение. Обычно приговоренные к пожизненному заключению выходят через десять лет, если судья или присяжные специально не оговаривают более длительный срок. Именно так произошло в деле Белл, поскольку после вынесения приговора, когда стало возможным открыть суду прежние правонарушения, было оглашено, что в возрасте двенадцати лет Белл, будучи средним ребенком в семье (старшему мальчику было пятнадцать), убила маленькую сестру.

Те таинственные годы, о которых Белл иногда рассказывала намеками, но по большей части умалчивала, она провела в специальном отделении женской открытой тюрьмы, созданном для нее одной. Она училась и, несмотря на то что редко или вообще никогда не оставалась одна, страдала от одиночества. В шестнадцать лет — с ней явно не знали, что делать, — ее перевели в детский дом и передали под опеку местных властей. За свою жизнь я слышала много рассказов о том, как в детстве люди пытались убить младшего брата или сестру, которые, как они считали, украли у них нежную родительскую любовь, которая прежде предназначалась лишь одному потенциальному убийце. Козетта однажды призналась мне, что пыталась убить Оливера, напихав ему в нос и рот цинковую мазь с касторовым маслом, но в комнату вовремя вошла мать. У большинства детей ничего не выходит, но лишь из-за неумения или своевременного вмешательства взрослых. У Козетты не вышло, потому что в комнату вошла мать. У Белл вышло. Вернись ее мать на две минуты раньше, Белл не задушила бы двухлетнюю Сьюзен — это было бы несостоявшееся насильственное действие со стороны ребенка, обезумевшего от ревности.

Но Белл постигла то, что большинству из нас не суждено постичь: однажды убивший может убить вновь. Лиха беда начало.

— Должно быть, Козетта теперь фантастически богата, — задумчиво сказала Белл. — Я имею в виду, твои слова, что старик тоже не беден, а умереть он должен первым.

Если Белл не выбирает слов, то мне тоже плевать:

— Ты бы убила Козетту?

Характерный косой взгляд. Поджатые губы. Она выглядит здоровой и сильной, с надеждой смотрит в будущее.

— Я думала, что она умирает, ведь так? Мне бы не пришлось ее убивать, если бы она была смертельно больна, в чем я не сомневалась. — Белл как-то странно смотрит на меня — вопросительно, задумчиво и абсолютно спокойно — и уже другим тоном прибавляет: — Послушай, а почему ты не пыталась с ней встретиться?

— Наверное, потому, что уже ничего не вернешь. Ссора, ее обвинения и моя неспособность их опровергнуть, годы молчания — все это будет всегда разделять нас. — Я вдруг поняла, что Белл все равно не поймет. Ей недоступны нюансы человеческих отношений, оттенки любви. Она ничего не знает о высоких отношениях, о своего рода невинности, присутствовавшей в нашей с Козеттой дружбе, похожей на отношения матери и ребенка, дружбе, которая выглядела прочной, но оказалась разрушенной первым же ударом извне. — Не думай, что я не оценила твою бескорыстную попытку обеспечить мне наследство, — сказала я. — Но тебе не кажется, что твое присутствие в моей жизни может стать непреодолимым препятствием?

— Нет, если у нас будет большой дом, разделенный на две половины. Ей не обязательно меня видеть. Кроме того, — нет, Белл не меняется, осталась такой же, откровенной, безжалостной и безнадежно эгоистичной, — я тоже могу ей кое-что предъявить. Не забывай, она увела у меня любовника.

Словно и не было этих лет. Словно Марк жив, а сама Белл не провела четырнадцать лет в тюрьме. Козетта говорила, что хотела бы уводить чужих мужей, говорила как о недостижимой мечте, но мечта стала явью: Козетта увела чужого мужчину, ей это удалось.