Позади возмущенное сопенье, в следующий миг боль пронзает мне бок.
– Оляна! Ты обещала!
– Подумаешь, ущипнула! Ты чего отвернулся?
– Чтобы тебя не трогать.
– А я хочу, чтоб трогал! Понятно?
Горячее тело скользит мне в объятия, прижимается… Шепот, горячий:
– Я дождаться его не могла, все слезы по нему выплакала, а он приехал и отворачивается! Зря, что ли, маслом мазалась?
Ее губы находят мои. Нет, женщин я никогда не пойму…
* * *
Под боком холодно и мокро. Не открывая глаз, шарю рукой. Оляны нет. Сажусь, осматриваюсь. Жена и вправду куда-то исчезла. Зато рядом лежит Иван Иванович и недовольно морщит личико, готовясь заплакать. Напрудил папке под бок и жалуется!
Стаскиваю рубаху и швыряю в угол. Следом отправляется мокрая пеленка. Сына надо перепеленать. Чистые пеленки – вот они, на лавке. Беру одну, разворачиваю, кладу на ложе. Иван Иванович, ощутив себя в руках, сучит ножками и довольно улыбается. Прижимаю ножки к пеленке. Теперь накрыть снизу, затем завернуть правую полу, потом – левую. Вот! Загляденье. Сын шевелится внутри полотняного кокона, двигает ручками и ножками и в мгновение ока разваливает сотворенную мной красоту. После чего довольно улыбается. Подлец…
– Не хочешь запеленатым, лежи голым! – говорю в сердцах.
Не впечатлился. Брыкает ножками. Склоняюсь, делая зверское лицо. Сын немедленно вцепляется в бороду. Ну и сила у него! Не будь коротко острижено, клок выдрал бы! Бандит! И в кого такой? Прижимаюсь губами к теплому животику и выдуваю воздух. Пр-р-р! Сын смеется, показывая беззубые десны. Понравилось! Тогда еще…
За спиной шаги. Оглядываюсь. В ложницу входит Оляна, следом… Млава? Это еще что? Зачем? А я в подштанниках…
– Не соромся, княже! – улыбается ведьмарка. – Я мужей и не так видела! Тебе ль не знать?
Еще и задирается. Это с чего? И не надо про мужей! Никого у тебя до меня не было. Ни целоваться, ни обнять – ничего не умеешь! Вернее, не умела…
– Княгинюшка сказала: рожа на глазу у тебя выскочила. Дай гляну!
Перебираюсь на лавку. Подскочившая Оляна хватает Ивана Ивановича, кладет на пеленку. Раз, два, три – и в руках ее белый столбик с розовым личиком. Мне так никогда не суметь… Млава склоняется к моему лицу. Хмыкает.
– И вправду рожа!
Еще какая…
Ведьмарка лезет в суму, достает туесок и ловко мажет вокруг подбитого глаза. Затем накладывает и закрепляет повязку. Готово! Адмирал Нельсон в подштанниках. Циклоп побитый…
– Здрав будь, княже! И ты, княгиня!
Млава кланяется и исчезает за дверью. Требовательно смотрю на Оляну. Что за представление? Она опускает взор.
– Ты вчера сказал: люди будут смеяться. Вот я и подумала… Рожа на глазу – это не стыдно, у многих случается.
Это правильно. Лучше б, конечно, чтоб не «случилась», но коли вышло…
– А Млава зачем?
– Так лекарка! Князь заболел, я позвала.
«Неубедительно!» – как говорил мой учитель истории. Глаз самому можно замотать – поверили бы. Смотрю не отрываясь. Ну? Ковыряет пол носком сапожка.
– Я хотела знать, правду ли сказал? Млава подтвердила. Я спросила, зачем? Поведала, что хотела родить от самого сильного и удачливого мужа, а удачливее тебя в княжестве нет. Еще сказала, что ты ей более не надобен, она понесла.
Так скоро? Ну, ей виднее.
– Она сама предложила прийти. Сказала: от мази синяк скорее сойдет. Я согласилась…
А заодно проверила, как муж отреагирует на появление любовницы. Очная ставка, суровый следователь. «А ну в глаза мне, в глаза!»
– Ты не сердишься?
Качаю головой. Шелест подошв, следователь плюхается на колени подозреваемого. Обнимает и прижимается.
– Я люблю тебя, Некрасе!
– И я тебя, ладо…
Сидим, обнявшись. Хорошо! Семейный мир восстановлен.
– Хочу тебя попросить, – шепчет она. – Можно?
Конечно! Подозреваемый прощен, но вина не заглажена. Что нужно? Наряды, драгоценности, розовое масло? Все куплю!
– Помоги Оляте!
От неожиданности разжимаю руки.
– Он не виноват. Это я заметила, что ходит смурый, и вытянула.
Может, ей и вправду в следователи?
– Что с ним?
– Беда. Влюбился.
– В мужнюю жену?
– Девку!
– Засватанную?
– Нет.
– Так в чем беда? Нашелся боярин, посмевший отказать шурину князя? Или она княжна?
– Дочка ляшского посла.
– И что лях?
– Сказал: отдаст дочку, если Олята перейдет на службу к королю. Вместе со смоком.
– Так! – Я снял супругу с колен и усадил на лавку. – Теперь, пожалуйста, поподробнее!..
* * *
Юлиуш вошел в гридницу и поклонился. Князь не ответил. Стоял, заложив руки за спину и сверлил гостя взглядом единственного глаза. Второй скрывала повязка.
«Знает! – понял лях. – Беда!..»
Он топтался у порога, не зная, что делать. А князь все смотрел, будто прикидывая: убить посла сразу или чуток погодя? Юлиуш осторожно прокашлялся, но заговорить не решился. Князь сдвинул брови над переносицей.
– Зачем сотника моего сманивал?
– Я…
Мысленно Юлиуш готовился к этому разговору: понимал, что с рук не сойдет. Выстраивал в голове вопросы и ответы, прикидывал, как лучше отговориться. Однако заготовленные слова будто из головы выдуло.
– Иль не ведал: любой, кто пытается выведать тайну смоков, подлежит казни?
– Я посол! – крикнул Юлиуш.
– Неужто? – хмыкнул князь. – А я вот думаю: лазутчик! А лазутчику награда – веревка на шею!
– Король отомстит!
Князь усмехнулся и качнулся с каблуков на носки.
– Ты не думал, пан Юлиуш («Какой еще «пан»?
[17]
– удивился лях), почему король отрядил в Галич именно тебя? Роду ты незнатного, титула не имеешь, сам не богат.
Лях насупился. Ему самому не давал покоя этот вопрос.
– Я, когда ты приехал, даже обиделся: лучшего не нашли? Не уважают, что ли? Теперь разъяснилось. Король выбрал, кого не жалко. Не станет он за тебя вступаться, разве что поворчит немного. Так что висеть тебе, пан Юлиуш! А дочку твою…
– Данута не виновна! – взвизгнул Юлиуш. – Она не знала!
– Правда?