Кораблекрушение у острова Надежды - читать онлайн книгу. Автор: Константин Бадигин cтр.№ 29

Васька Чуга как-то раз на карбасе приплыл в Сольвычегодск, полюбил девушку Любашу, дочь строгановского солевара, женился на ней и остался в городе. Но счастье морехода было недолгим. На третий год Любаша простудилась и умерла. С того времени Васька Чуга себя не жалел и вел разгульную жизнь…

Мореход несколько раз подходил к варнице, дверь была полуоткрыта: шумно кипел рассол, раздавались зычные приказы повара садильщикам и ярыжкам. Первую варь начали вчера около полудня, а сейчас шел третий час дня; значит, скоро конец варки. Когда ярыжки потащили в охапках дрова для последней варки, Васька Чуга увидел в дверь приятеля Тимошу. В одних портках, потный от сильного жара, он железным гребком мешал в цырене рассол. Из варницы несло едким, удушливым запахом.

Дверь второй варницы была раскрыта настежь. Там люди готовили цырен к новой варке. Ярыжки таскали на спине трехпудовые рогожные мешки с готовой солью в амбар. Приказчик строгановским клеймом пятнал мешки.

Но вот варка соли закончилась. Из варницы, шатаясь, выходили люди и тут же, у избы, без сил валились на землю. Вышел и подварок Тимоша, скуластый, кудрявый парень. У бочки с дождевой водой он смыл с лица пот.

Васька Чуга близко подошел к приятелю.

— Постника, подварка с пятой варницы, Семен Аникеевич Строганов на колоду посадил, приковал чепью в полтора пуда, — зашептал он. — Сидит в темнице.

— Почто?

— Жену его Марефу силком взял в хоромы купец, а Постник пошел жену выручать, стражника пришиб. Ну, и взяли его строгановские холопы, всего измочалили и на чепь посадили.

Тимоха молчал. В глазах у него все еще ходили красные и оранжевые круги от тяжелых соляных испарений.

— Выручать надо человека, — продолжал Васька Чуга. — Царские и божьи законы и купцам Строгановым рушить не можно. Хоть и богатства у них без счета… Я с ребятами говорил — все согласны. Приходи завтра утром на площадь, как колокол всполохом ударит.

— Приду, — обещал Тимоха.

Борис Годунов сделал опрометчивый ход пешкой, и его конь оказался под угрозой. Князь Иван Михайлович Глинский, родственник Годунова, небольшого роста кругленький человечек с черной бородкой и свисающими, как у покойника, усами, не упустил случая. В шахматы он играл хорошо и вовсе не был простаком в жизни. Напрасно Шуйские призывали его участвовать в заговоре против Бориса Годунова, ссылаясь на невысокое происхождение правителя. Глинский не поддавался никаким уговорам. Он с уважением относился к Борису Годунову, и в его доме правитель чувствовал себя в безопасности.

Иван Михайлович, сняв с доски убитого коня, с напускным равнодушием вымолвил:

— Не заметил ты, свет Борис Федорович, ферзь-то мою?

— И то не заметил, — досадовал Годунов. Охватив голову мясистыми руками и уставившись на красно-белую доску, он надолго замолчал.

Проигрывать в шахматы Годунов не любил и после всякого проигрыша бывал в большой досаде.

Свояки забавлялись в шахматы в доме у князя Глинского, женатого на средней дочери Малюты Скуратова, Анне, родной сестре Марьи, на которой был женат правитель.

Дом Глинских стоял на Никольской улице неподалеку от старого Никольского монастыря. Горница была маленькая, под самой крышей и называлась «певчей». По стенам горницы висели шесть серебряных клеток с голосистыми птицами, купленными за большие деньги. Иван Михайлович любил и знал толк в птичьем пении.

Борис Годунов хотел без лишних свидетелей поговорить с одним из приказчиков торговой лондонской конторы, Джеромом Горсеем, и, коротая время за шахматной доской, ждал купца.

Горсей не однажды оказывал услуги московскому правительству. В тяжелые годы Ливонской войны он отправился за помощью к английской королеве и вернулся к Никольскому устью с тридцатью кораблями, груженными селитрой, порохом и всевозможным оружием.

Проиграв партию, начальный боярин сердито нахмурился, с досадой посмотрел на своего любимца Ивана Воейкова, громко храпевшего на лавке, на щебетавших в клетках птиц.

«Лучше бы я поддался, — думал Иван Михайлович, преотлично знавший нрав свояка, — уж больно гневлив. С другой стороны, ему польза — крепче игру уразумеет».

Англичанин подъехал к дому ровно в полдень, как было условлено. Услышав стук копыт, Иван Воейков сразу открыл глаза и приподнялся с лавки. Он, как верный пес, никогда не покидал своего хозяина и был наготове вцепиться в горло всякому подозрительному человеку.

Джером Горсей, розоволицый толстячок с маслеными глазками, кланяясь, вошел в горницу. Одет он по-дорожному — в плаще, высоких сапогах и широкополой шляпе. Увидев в углу икону, купец стал с усердием креститься.

Иван Воейков помог ему раздеться. Англичанина усадили поближе к печке. Поставили перед ним серебряную чашу крепкого меда и ковшик. Поджав под лавку короткие толстые ноги, Горсей прихлебывал мед и прикидывал, зачем он понадобился правителю а неурочное время да еще в чужом доме.

Живой и предприимчивый, Джером Горсей у своих товарищей был не в чести и слыл за любителя ловить рыбку в мутной воде. Он увлекался горячительными напитками сверх нормы, установленной Лондонским обществом, вел разгульную жизнь, и в Москве ходили слухи, что он принял православную веру и хочет жениться на русской девице.

За купцом втиснулся в дверь коренастый дьяк Андрей Щелкалов, поклонился, сел на лавку возле Ивана Воейкова. Вчера он сидел с казанским воеводой в приказной избе до солнечного восхода и смертельно хотел спать. Дьяк часто позевывал, крестя рот.

— Итак, мой друг, — прервал молчание Годунов, — ты надеешься оправдаться в Лондоне и убедить в своей правоте королеву?

— Да, ваша светлость, я надеюсь оправдать свое доброе имя. Мне придется вступить в бой с Лондонским обществом.

— Хм, да. Я желаю тебе удачи.

Андрей Щелкалов шевельнулся и чуть заметно скривил губы. Лондонское общество переживало беспокойные времена. Первые годы торговли с Россией английские купцы, получив от царя Ивана Грозного всевозможные поблажки, не имели соперников и чувствовали себя на русской земле привольно. Но после завоевания Нарвы в Москву стали проникать в большом числе купцы других народов и англичане, не принадлежавшие к Московскому торговому обществу. И когда Нарва отошла от России, то некоторые из этих купцов продолжали самостоятельную, отдельную от общества торговлю, привозя свои товары сухим путем, через литовский рубеж. «Через горы», как говорили московиты.

К этим купцам присоединились кое-кто из приказчиков Лондонского общества, отказавшиеся дать отчет в товарах и в деньгах, имевшихся у них на руках. Приказчики открыли в Москве собственную торговлю.

Слухи о беззакониях, творившихся в московской конторе, серьезно обеспокоили лондонских дельцов, и они отправили двух лиц, облеченных особым доверием, в Москву — Пипока и в Казань — Чаппеля.