Марья толкнула храпящую Машку Милюкову. Ближняя боярышня подняла с войлока помятое лицо.
– Что? Али не спится?
– Дурной сон приснился.
– Вещий?
– Типун тебе на язык!
– Государыня, прикажи золотых дел мастерам из Оружейной палаты сделать тебе перстень с яхонтом черевчатым. Сей камень ограждает владельца от дурных снов.
– Ладно, потом. Вот что! Пойдем на качелях потешимся!
Машку не пришлось долго уговаривать. Она была великая охотница до послеобеденных утех. И в прятки, и в салки, и на скоморошьи непотребства могла тайно поглазеть, а потом в девичьих палатах устроить представление, как скоморохи на дудках играют и непристойные песни поют. Пошутить тоже могла не хуже дворцовых дур, а однажды, когда дура-шутиха, бранясь с комнатными бабами, заголила толстый зад, Машка тоже задрала подол и ту дуру в конец осрамила.
В передних сенях были устроены качели, обшитые сукном багрецом черевчатым. Царица и ближняя боярышня уселись друг напротив друга на доску и, ухватившись за качельные веревки, начали раскачиваться. С каждым разом доска взмывала все выше. В слюдяном окошке под потолком мелькали маковки кремлевских церквей. Дух захватывало от полета и хотелось, чтобы качели оторвались и позволили взлететь над Кремлем. Но веревки были накрепко прикреплены к потолочным балкам и испытаны ближними людьми, отвечавшими за здоровье государыни.
Вдоволь потешившись, подруги сошли с качелей.
– Ох, голова кружится! – говорила Милюкова. – Вот веселье!
– Мне грустно гораздо, – призналась Марья.
– Отчего бы, кажется! Какое счастье тебе привалило! Вовек того счастья не избыть!
– В чем счастье-то? Растолкуй!
– Как же! Ты царица! В светлых чертогах живешь, все тебе низко кланяются.
– Разве в том счастье? Вот попугай за золочеными прутьями живет, в пол-аршина вся его обитель. Ласточка гнездо из глины лепит, зато на воле летает. Кто из них счастливее?
– Конечно, попугай! – убежденно сказала Милюкова. – Стоит попугаю крикнуть «Жрать!», как к нему бегут со всех ног, несут миндальные орехи, каких не всякой дворянке доведется отведать. А ласточка по нужде букашек ловит. Даже сравнивать нечего!
– Эх, не понимаешь ты меня! Ну да ладно, пойдем еще покачаемся.
И вновь взмыли вверх качели. Машка свистнула по-разбойничьи от избытка чувств. Все выше качели, выше! Ближе к оконцу, чтобы выпорхнуть на волю! Краем глаза царица увидела бабу Бабариху – комнатную бабу Секлетею Боборыкину, торопливо проскользнувшую в сени. Беда! Попались! Сейчас побегут шушуньи в келью к старице Марфе, донесут, что невестка тешила себя играми в постный день. От досады Марья прикусила губу. Милюкова тоже заметила старуху. Остановив качели, она грубо спросила комнатную бабу:
– Чего надобно, старая карга?
Не обращая внимания на ближнюю боярышню, Бабариха бросилась к молодой царице и в священном трепете зашептала:
– Великий государь пожаловал!
Глава 8 Голландской земли немчин
Царь и великий государь Михаил Федорович всея Руси изволил взойти на светлый чердак, оставив в сенях сопровождавших его ближних людей. Его приход был неожиданным и необычным. Видать, государь очень скучал по невесте, раз решился на нарушение старинных обычаев. Марья в пояс поклонилась государю.
– Как изволила почивать после обеда, Машень… – Государь на мгновение замялся, но тут же поправился: – Государыня Анастасия Ивановна?
– Благодарствую, великий государь. Сон был легким. – Марья умолчала о страшном сновидении.
– Нет ли в чем нужды? – продолжал расспросы Михаил Федорович.
– Всего вдоволь, великий государь. Нечего и пожелать.
– Я к тебе с гостинцем! – застенчиво улыбнулся царь. – Хотел послать с окольничим, потом подумал: нет, сам обрадую ненаглядную невесту.
Государь открыл плоскую серебряную шкатулку, в которой в бархатных влагалищах лежало несколько мелких предметов. Он по очереди извлекал их из влагалищ и с удовольствием объяснял назначение каждого:
– Вот кожух хрустальный, а в нем зуботычки серебряны. А это уховертка чистить уши от серы. Свистелка звать слуг. Осла бела кизылбашская, чтобы точить ножичек.
Марья равнодушно смотрела на уховертку, свистелку и белый оселок. Поняв, что невеста не разделяет его восторга, государь смутился и закрыл шкатулку.
– Хочешь, я велю прислать из своих покоев резной поставец на подножках? Заморские купцы привезли. В нем стекло, а под стеклом младенец слеплен из воска. Прехорошенький такой младенчик, расписан красками яко живой и улыбается ангельски.
– Заводится пружиной и двигает членами? – полюбопытствовала Марья.
– Нет, просто восковая куколка, – недоуменно ответил царь.
Марья тихо вздохнула. Не царское дело тешиться восковыми младенцами. Иное дело часы со слоном. Глядеть любопытно и каждый раз ломаешь голову, как он двигается. Признаться, Марья ранним утром, когда все спали, уже испытывала слона разными способами. Не давала ему поднимать ногу, держала за хобот. Она догадалась, что продолжительность движения зависит от количества поворотов ключа, который торчит сбоку от циферблата. Сквозь ажурную беседку на спине слона были видны колесики, и Марью так и подмывало добраться до нутра боевых часов. Говорят, в Оружейной палате множество подобных диковин, а государь забавляется куколками. Она попросила:
– Великий государь, укажи мастерам Оружейной палаты найти для меня игрушку, которая двигается от пружины. И пусть похитрее разыщут.
– Непременно укажу. Сам схожу в Оружейную, пусть при мне выберут, – обещал царь. Глядя на грустное лицо невесты, он робко осведомился:
– Дозволь, приступить к тебе с опрятством. Что, государыня, опечалилась еси?
– Сама не ведаю… Кручина на сердце…
На лице Михаила Федоровича, поросшем реденькой бородкой, отразилось искреннее огорчение. Царь растерянно поморгал ресницами, потом неуверенно предложил:
– Может, съездить на богомолье к Троице?
Марья призадумалась. Вырваться из светлого чердака, чего лучше! Посмотреть, что там происходит за кремлевскими стенами! Прокатиться с ветерком, поглазеть на оживленную дорогу, на богомольцев, бредущих к Троице. Вот только возили ее уже. Была на Крутицком подворье, и к Николе Явленному возили, и к Иоанну Предчете, что в Коломенском. Ничегошеньки она по дороге не видела через плотно закрытые окошки. Впрочем, если самой исхитриться и выглянуть в окошко, что увидишь? Везут ночью, чтобы никого не встретить по пути. А если попадется случайный путник, его плетью сгонят с дороги. В монастырь тоже въезжают ночью, когда ворота заперты и нет ни одного богомольца, а всем монахам наказано тихо сидеть по кельям. В полутемном храме ни души, только свечи теплятся у икон. Вот и все богомолье. Да и повезут тихим ходом. Умрешь с тоски в душном возке, глядя на постные лица верховых боярынь.