Закон обратного волшебства - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Устинова cтр.№ 45

Должно быть, к ночи он стал сентиментальным. Он курил, морщился, недоумевал, зачем курит, но все-таки курил и смотрел вниз. И очень гордился собой.

У него бизнес, дело, которое ему подходит, он не ворует у пенсионеров деньги, управляя пенсионными фондами, и не качает из земли газ. Он занимается перевозками, — чинно и благородно. У него везде свои — в мэрии, в управе, в ГАИ, — со всеми он ладит и ловко обходит острые углы и подводные камни. Он не получил в наследство миллионного состояния, и за границей не обучался, и — что поделать! — иногда даже путает ударения и окончания, но он смог!.. Он придумал себе дело, да еще такое, которое ему нравится, такое, при котором не надо убивать и грабить, а по нынешним временам это уже большое достижение! Ему нравятся грузовики, похожие сверху на шоколадные плитки, огромные, неповоротливые, тяжелые, и ему нравится думать, что завтра они поедут в сторону западной границы, повезут свои грузы, и вернутся, и поедут опять!

Иногда он ездил за рулем сам — когда не хватало водителей, или случался какой-то форс-мажор, и это ему тоже очень нравилось, хотя бывшая жена каждый раз, когда он «уходил в рейс», начинала биться в истерике и кричать, что она выходила замуж не «за шофера» и если узнает кто-нибудь из знакомых или родители!..

Но он любил дорогу.

Он был маленький, часто болел — опухали железки и приходилось жить с колючим платком на шее. Это называлось «водочный компресс» — под платок еще подкладывали желтую от стирок марлю и кальку, которая ломалась и царапалась. Мать работала в конструкторском бюро, приносила кальку оттуда. Водка ужасно воняла. Ему, маленькому, так казалось, он еще не умел ее пить и получать от этого удовольствие.

Они жили тогда на севере — мать увезла семью на заработки, но из этой затеи, как и из его последующего «создания семьи», ничего не вышло. Отец как раз пил и получал от этого удовольствие. Собственно, только от этого он удовольствие и получал. В доме было холодно, на окнах намерзали толстые шубы, ничего не разглядеть, что там, на воле. Он был маленький, компресс душил его, под ним подло и невыносимо чесалось, а ковыряться, чтобы почесать, не разрешалось — платок держался плохо, мог развязаться. Он подтаскивал табуретку к окну, вставал на колени и пальцем протаивал кружочек, чтобы можно было смотреть. Кружок быстро затягивало тонкой морозной пленкой, и он опять протаивал.

Под окном шли машины, тяжелые строительные грузовики. Мутный от мороза свет фар возникал из-за поворота, секунду бил в глаза, так что приходилось зажмуриваться, грузовик грохотал под стеной, очень близко, и пропадал за следующим поворотом. Ему казалось, что там, где едут грузовики, есть настоящая жизнь — веселая, трудная, без колкого компресса на шее, без распухших железок, без отчаянного ожидания матери с работы. Ему очень хотелось туда, на дорогу.

Он бы тоже работал. У него был бы овчинный тулуп нараспашку, красное от мороза и ветра лицо, теплая кабина, маленький домик на колесах, с вырезанным из журнала портретом пляжной красотки на передней панели. Ему тогда казалось, что портрет красотки — это такой непередаваемый шик. И он поедет по раскатанной ледяной дороге, и будет сигналить встречным грузовикам, по-взрослому курить «Беломор» и обедать в придорожной столовой.

Ему очень нравилось обедать в «столовой». Мать иногда его туда водила.

А по вечерам она читала ему книжку. Почему-то все время одну и ту же, или он просто так запомнил?…

Книжка была про Ходжу Насреддина, и там, в этой книжке, было столько юга, солнца, жары!.. Еще там были ароматные абрикосы, которые поедал серый ишак, горные озера, чистые, как слеза, графитовые горы, восточные базары и Большая Дорога.

Ах, как живо она ему представлялась, эта Большая Дорога, по которой выступали караваны белоснежных верблюдов, ведомых бородатым караванщиком, перевозивших афганские благовония, канибадамскую кожу и кайруанские ковры! Еще там гарцевали арабские и текинские скакуны, горячие и быстрые, как ветер пустыни. И тащился тот самый серый ишак, что от души поедал абрикосы, и на нем ехал Ходжа Насреддин и во все горло распевал прекрасную песню.

С тех пор он полюбил дороги, и когда семья вернулась в подмосковное Сафоново, где Илья заканчивал школу, он все тоже смотрел на дорогу, все мечтал о путешествиях. И потом, ему нравилось, что вся его жизнь связана с дорогой, и нисколько он не считал плебейством отсидеть трое суток за рулем — Большая Дорога, прекрасная песня, тяжелая машина, чего еще желать!..

Кажется, дождь пошел, потому что пейзаж за окном стал как-то расплываться и потек мутными каплями по стеклу, или опять в глазах потемнело, что ли?

Он ткнул сигарету в пепельницу и обеими руками взялся за голову и с силой сжал, чтобы она затрещала, как переспевший арбуз. Ему надоели эта постоянная головная боль и пограничное состояние, которое он про себя называл «закатывание глаз». Он все время жил будто под угрозой, что ему вот-вот станет плохо, его «поведет», в глазах потемнеет. Еще его бесило, что он не может контролировать это состояние, не может сказать себе «стоп», и самоуговоры не помогают.

Ты здоровый молодой мужик, говорил он себе. Прекрати сейчас же!.. У тебя просто истерика, вздохни поглубже и… и…

Ни в какое отравление он, конечно, не поверил.

Кому он нужен?! За что его травить!?

Да и способ какой-то… как бы это выразиться… женский, а в его окружении решительно не было никаких женщин, которым хотелось бы таким способом с ним покончить.

Бывшая жена? Он давал ей деньги и считал, что этого достаточно, и вот вопрос — где она станет брать деньги, если Илья перестанет давать? По причине смерти, к примеру?

Любовницы? В его жизненном штатном расписании не было такой постоянно действующей единицы. Они появлялись и пропадали, и находились следующие.

Однажды он месяца полтора проваландался с кассиршей из супермаркета. Она была хорошенькая, «розовенькая», как он для себя формулировал, очень любила подарки, курила дешевые сигареты и считала себя шикарной женщиной. Очень быстро она поняла, что мужик на дорогой машине — это ее шанс, выигрышный лотерейный билет, и глупо, получив его, не воспользоваться выигрышем. Пришлось ее быстро бросить, и в супермаркет с тех пор он посылая водителя Гену, сам не ходил.

Потом была какая-то студентка, чуть-чуть получше розовенькой кассирши, но тоже так себе, не особенно. Она была образованной, то есть однажды прочитала опус Паоло Коэльо и с тех самых пор знала о жизни все. Она наивно ухаживала за ним, когда он несколько раз приезжал «в гости», то есть переночевать, заваривала слабый чай, который он терпеть не мог, занимала его умными разговорами. С разговорами как раз тоже вышла незадача, потому что очень умной была его жена, очень умной, хорошо воспитанной, во всех отношениях «тонкой», и он этой «тонкости» объелся на всю оставшуюся жизнь.