Откажись, сказал голос, и Олегу послышался в нем затаенный
смех. Откажись, это так просто! Для этого и делать ничего не нужно, и купидоном
скакать не придется!
Ты просто выйдешь сейчас отсюда, вызовешь ей машину и
отправишь домой. Она уедет, и ты знаешь, что она уедет и ни на чем не будет
настаивать, и это будет означать, что все кончилось и больше ничего и никогда
не будет.
Только я больше не стану тебе помогать. Я уйду вместе с ней
и буду помогать ей.
— Почему? — спросил Олег. В висках у него стучало, и свет
уходил из глаз, как будто он падал в колодец.
Вот видишь, сказал голос укоризненно. Ты и этого не знаешь.
Жизнь и этому тебя тоже не научила, а это так просто!.. Нельзя швырять судьбе в
лицо то, что она тебе предлагает. Я-то ладно, со мной еще можно договориться, а
с судьбой нельзя! Она не простит.
Мы так старались. Мы привели тебе навстречу эту женщину —
единственную, с кем у тебя получится жить! Мы сводили вас осторожно, мы даже
ссорились иногда, потому что не знали, как будет лучше. Мы сделали то, что
должны были сделать, а ты собираешься отказаться?! Вот просто так взять и
отказаться?! Ты же знаешь, что это твой последний шанс. Ну, собственно, он же и
первый, потому что у всех бывает только один шанс. У нас тут никакой лотереи
нету, у нас все по-честному, и никто не тянет билеты по многу раз, выигрывая
напропалую! Ты хочешь объяснить нам, что мы ошиблись?!. Что тебе нужно совсем
не это, а что-то другое?! Какая-то другая женщина и другая жизнь?! Ты хочешь
доказать нам, что ты умнее и лучше знаешь, что тебе нужно?! Ну, ты можешь
попробовать, конечно. Многие пробовали. Результат, правда, всегда был один и
тот же, но уговаривать тебя я больше не буду. Надоел.
— Постой! — выкрикнул Олег Петрович. — Постой же!
Никто не ответил ему, и стены сумеречного колодца, в который
он падал, раздвинулись, и оказалось, что никакого колодца нет, и он стоит голый
возле раковины, из которой хлещет вода, и зеркало запотело так, что в нем
ничего нельзя разглядеть.
Олег вдруг испугался так, что похолодел затылок.
Он зажмурился и влажной ледяной рукой протер стекло. Он
боялся открывать глаза, ибо был почему-то уверен, что в зеркале никого нет!..
Олега Никонова, которым он был до сих пор, больше не
существует!..
И в это время в дверь тихонько постучали.
— Олег, ты меня звал?
Он распахнул глаза и уставился в зеркало, и понял, что он
там, внутри, и, в общем, точно такой же, как всегда, только кожа какого-то
странного, то ли серого, то ли с зеленью цвета!..
Думая только о том, что сейчас было с ним, он старательно
закрутил кран, дошел до двери и пинком открыл ее. Ника негромко сказала:
— О, господи, — и отвела глаза.
— Ты не знаешь, что бывает, когда вдруг начинают слышаться
голоса? — быстро спросил у нее голый Олег Петрович.
— Точно не знаю, — моментально отозвалась она, как будто это
было самым обычным делом — чтобы голый Олег Никонов на пороге своей ванной
спрашивал у нее о «голосах», — но, кажется, это первый признак сумасшествия.
— Я сумасшедший?
— Я… не знаю. Сейчас мне кажется, что… да. Есть немного.
Он вдруг перепугался еще сильнее.
— Тебе кажется, что я сумасшедший?!
Она помолчала.
— Если бы ты, допустим, надел штаны, мне было бы как-то
уютней разговаривать.
— Какие штаны?! А, черт, штаны!..
Нисколько не смущаясь, он прошагал в гардеробную, вытащил из
стопки джинсы, почему-то самые нижние, отчего вся пирамида пошатнулась и
беззвучно рухнула на пол. Олег Петрович досадливо через нее перешагнул и
вернулся к Нике.
— Ну, — требовательно сказал он. — И что?!
— Что? — не поняла она.
— Почему я слышу голоса?
— Не знаю. — Она пожала плечами. — Может, ты шизофреник?!
— Я не шизофреник! — заорал он в отчаянии.
— Хорошо, хорошо, — быстро сказала Ника. — Хочешь, я тебе
налью валерьяновых капель? У тебя есть? Или валокордину?
Олег взялся за голову.
— Только что кто-то разговаривал со мной, — сообщил он с
болезненной гримасой. — Я слышал своими ушами! Но так не бывает!
— А этот кто-то сказал что-то особенное?
— Он сказал, что нельзя швырять судьбе в лицо ее подарки!
Что лотереи нет и все время вытаскивать счастливый или несчастливый билет
невозможно!
Ника посмотрела на него.
— Наверное, это правильно, — произнесла она осторожно. —
Если бог тебе предлагает что-то, нельзя отказываться. Наверное, его это
огорчает.
— Ника, — сморщившись, как от зубной боли, начал Олег, — я
не мог только что в ванной разговаривать с богом.
И они посмотрели друг на друга.
— Или… мог? — жалобно спросил совершенно сбитый с толку Олег
Петрович.
— Наверное, иногда он разговаривает с теми, кому хочет
что-то сказать. -Она приблизилась и тихонько потрогала его лоб. — У тебя нет
температуры, и шизофрении тоже нет, если ты серьезно об этом спрашиваешь! По
крайней мере, если раньше ничего такого не было, вряд ли ты только что спятил.
— Лучше бы я спятил, — сам себе сказал Олег Петрович.
Они помолчали, стоя друг напротив друга.
— Может, я пойду? — И она отвела глаза. — А то потом поздно
ехать, страшно.
— Да, — решительно сказал Олег. — Езжай. Сейчас я позвоню
Гене, он тебя отвезет.
— Да что ты, что ты! Не надо мне никакого Гены! — И она
стала отступать по залитому ярким светом холлу. Олег исподлобья смотрел на нее.
— Здесь же центр, все близко, я прекрасно на метро доеду!
— Зачем же на метро? — не двигаясь с места, вяло спросил
Олег Петрович. — На машине гораздо удобнее, а так ты три часа проездишь!
— Да никакие не три! — Она зацепилась за край ковра и чуть
не упала. Щеки у нее пылали. — Я заодно прогуляюсь.
Он пожал плечами.
Она добралась до середины холла и стала озираться, не в
силах сообразить, какая именно дверь ведет на улицу.
Вешалки, на которой внавал висели старые куртки и валялись
шапки и перчатки, не было. Грязных следов на паркете не было тоже. Обуви не
было!.. Как ее найти, эту дверь?..
— Олег, а где… входная дверь?
Он показал подбородком.
— А где мое пальто? И сапоги?
Он показал подбородком на соседнюю дверь.
Ника осторожно ее открыла, сам по себе волшебным образом
зажегся свет, и комната выпрыгнула из темноты, завешанная верхней мужской
одеждой. По размерам комната была точь-в-точь как Никина квартира. Маясь от
неловкости и унижения, она нашла свое пальтецо и сапоги, с которых на
безупречно чистую плитку натекла небольшая лужица, надела пальто и стала
застегивать сапоги. «Молнию», как назло, заело.