Когда герцог вернется - читать онлайн книгу. Автор: Элоиза Джеймс cтр.№ 57

Исидора с готовностью приподняла бедра, встречая его плоть. Глядя на нее, Симеон подумал, что ему хочется впиться зубами в ее плечо, словно он не человек, а неистовствующий хищник.

Запах Исидоры, ее точеная фигурка, ее смех, звук ее голоса, то, как она прикасалась к нему без страха и стыда, — все это перенесло его в какой-то иной мир. Его глаза почти застила черная пелена, когда он наконец дошел до финиша в этой безумной, дикой скачке. Он рванулся вперед еще раз и, откинув голову назад, зарычал, как человек, не знающий покоя, как лев, одолевший своего врага.

Вдовий дом

3 марта 1784 года

Симеон очень медленно возвращался к реальности.

Его тело покрылось потом, он тяжел дышал, словно совершил долгую пробежку, и был счастлив, как никогда. Исидора закрыла глаза, и он с наслаждением рассматривал ее: чуть раскосый разрез глаз, маленький нос, сливочного оттенка кожа. Она потрясающая. И принадлежит ему. Импульсивная, вспыльчивая, чрезмерно эмоциональная — да, но она — его судьба.

Иногда очень даже неплохо подчиниться собственной судьбе.

— Тебе было больно? — поинтересовался Симеон, вспоминая, что жена его тоже была девственницей. Скатившись с Исидоры, он вопросительно посмотрел на нее.

Она открыла глаза.

— Нет, ни капельки, — ответила она. — А тебе?

— Нет, но мне не говорили, что мужчины тоже могут испытывать боль.

— И даже неприятно не было, — проговорила Исидора, приподнимаясь на локтях и осматривая свое тело.

Симеон проследил за ее взглядом. У Исидоры самое изящное, самое нежное тело, какое он когда-либо видел.

— И крови не было, — с облегчением вымолвила Исидора, снова падая на кровать. — Только несколько синяков на бедрах. Так что скажешь?

Симеон никогда не обладал большим искусством правильно выражать свои мысли. Ну как объяснить словами, что он испытал такое наслаждение, что ему казалось, будто кожа у него живая, будто он знает ее тело, как свое собственное, будто он прозрел после долгих лет слепоты и увидел мир во всем его великолепии?

— Мне понравилось, — сказала Исидора.

Что ж, это хорошо. Симеон лег на спину, понимая, что если он немедленно не отведет от нее глаза, то снова подомнет ее под себя. При мысли об этом его плоть шевельнулась.

— Конечно, я бы не хотела заниматься этим каждый день, — продолжала Исидора, — но, судя по тому, что я слышала, люди не так уж часто это делают.

Симеон повернул к ней голову.

Исидора смотрела на него, причем довольно робко.

— Ты не против того, что мы наконец закрепили наш брак, Симеон?

Непохоже, чтобы Исидора была потрясена, занимаясь с ним любовью. По сути, когда он сейчас задумался об этом…

Не то чтобы он очень много знал о женском теле. Ведь он обычно избегал фривольных разговоров. Но кажется, Исидора не получила большого удовольствия.

Что, если ей не захочется снова делить с ним ложе?

Нет, это неприемлемо.

Симеон составил план и воплотил его в жизнь в одну секунду.

— Мы оба еще не очень большие умельцы в любви, — проигнорировав ее вопрос, произнес он, приподнимаясь на локте.

Исидора недоуменно заморгала.

— Правда? — спросила она.

— Конечно.

— Я подумала…

— Нам надо практиковаться. Ведь ты не захочешь оказаться в проигрыше, не правда ли?

Честно говоря, он ожидал, что она ответит с большим воодушевлением.

— Не думаю, что я оказалась в проигрыше, — промолвила Исидора. — Да и ты тоже… А чего ты ожидал?

— Большего, — сказал Симеон, хотя и не понимал, что от занятий любовью можно получить еще больше ощущений, чем получил он. — И это все потому, что мы еще начинающие.

— Может быть, ты и прав, — сказала Исидора. — А что, по-твоему, мы сделали не так? Что ты почувствовал?

— Все произошло слишком быстро, — промолвил Симеон, внезапно осознавая, что так оно и было. — Наверняка такие вещи делаются не за несколько минут.

— Не знаю… — задумчиво проговорила Исидора. — Ты… ты такой… — Она взмахнула рукой.

— Одна из странностей — это то, что мы были так близки, — сказал Симеон, понимая, что и это тоже соответствует действительности. — Наши тела соединились, но я до сих пор до конца не знаю твоего тела.

— Но как ты можешь познать его?

— Ну-у… — начал он осторожно, — каково это — осознавать, что у тебя есть грудь?

Исидора рассмеялась тихим мелодичным смехом.

— Осознавать? — переспросила она. — Симеон, ты считаешь себя нормальным человеком?

— Что ж, вполне логичный вопрос. Но у меня грудь не такая, как у тебя. Ты все время ее чувствуешь? Постоянно ощущаешь, что они там?

— А ты все время ощущаешь, скажем, свои колени и думаешь о том, что они у тебя есть?

— Только когда я ими пользуюсь, — ответил Симеон. — Но твою грудь использовать невозможно. Это…

— Почему же невозможно? — возмутилась Исидора, усаживаясь. — Просто пока у меня нет ребенка, которого я должна кормить грудью.

— А ты будешь сама кормить своих детей?

— Мама меня кормила, — сказала Исидора. — Итальянки, даже знатные, всегда сами кормят своих детей. Мама считала, что у ребенка меньше шансов выжить, если отдать его кормилице.

Симеону не хотелось говорить о детях.

— Я просто подумал, — медленно сказал он, — что женская грудь такая приятная на ощупь. Например… — Протянув к ней руку и отмечая про себя, что его пальцы дрожат, Симеон приподнял налитую и такую нежную грудь Исидоры. — Что ты сейчас чувствуешь?

— Мне приятно, — ответила она. — Боже, как странно осознавать, что ты таким вот образом дотрагиваешься до меня! Никто никогда не трогал меня.

— Но я теперь твой муж. По правде и по закону. — Он позволил большому пальцу прикоснуться к ее соску.

— Ну да…

— А как тебе вот это? — Палец слегка покатал сосок.

— О!

Он повторил это же движение.

— Исидора?

Она приоткрыла рот, но слов не было.

— Я слышал, что женщинам такое тоже нравится, — сказал Симеон, чувствуя себя все лучше. Наклонившись, он прижался губами к ее соску.

Исидора откашлялась.

— Симеон, ты же не ребенок и…

Его губы сжались вокруг соска. Дети понятия не имеют о том, какое желание опалило его сердце.

Ее рука бессильно упала с его плеча. Симеон стал ласкать ее грудь, и Исидора запрокинула голову. Из ее груди вырвался тихий стон. Тело Симеона напряглось и пульсировало, но он держал себя в руках.