— Но ты ведь был в армии, — сказала она.
— Это на Алеутах-то! Дальше только Берингово море и — Россия! Знаешь, как у нас шутили: „На Алеутах женщина за каждым деревом!“ Только деревьев-то там и нет, Люси, поняла? Чем я, думаешь, там занимался? С утра до вечера выписывал накладные. Сыграл восемнадцать тысяч партий в пинг-понг. Как ты не можешь понять? — воскликнул он, в негодовании сползая вниз по сиденью. — В армии! — повторил он зло. — Ты думаешь, я был в гареме!
— А как же тогда с другими?..
— Не было у меня никаких других! Никогда! За всю жизнь!
— Ну, — сказала она мягко, — я этого не знала.
— Но так оно и есть, черт меня побери! Мне двадцать лет, чуть ли не двадцать один, но это вовсе не значит, что я занимался этим с каждой встречной-поперечной. Прежде всего она мне должна понравиться как человек. Ты слушаешь дуру Элли, а она и сама не знает, чего несет. И хочешь знать, почему я не встречаюсь с Обезьянкой Литтлфилд, — да просто потому, что я ее не уважаю. Да. И она мне совсем не нужна. Я даже не знаю ее толком. И хватит об этом. Давай забудем все это. И поставим на этом точку. Раз ты слушаешь всякую ерунду, что обо мне говорят, раз сама не видишь, что я за человек, тогда извини меня, Люси, но катись ты к черту!
Он любит ее. Правда, любит. Он сказал, что люди видят их вместе. А она как-то не брала этого в расчет. Она встречается с Роем Бассартом, с парнем, которому уже двадцать, который успел отслужить в армии. И все кругом видят это.
— …а в Уиннисоу? — говорила она тем временем. И кто ее заставляет продолжать этот разговор?
— Ну, может, в Уиннисоу эти штуки прямо раздают на улицах, не знаю…
— Ты мог бы попробовать достать там, вот и все, что я хотела сказать.
— А какой смысл? Послушать тебя, так даже зайти к Форестеру на Бродвей, и то уже чересчур. Так что зачем мне это доставать? Кого я обманываю? Сам себя? Целый божий день я болтался под окнами и высматривал, когда смоется эта карга, а для чего, спрашивается? Ты бы возненавидела меня еще больше, вот и все. Верно? Что же мне в таком случае остается? Разве не так, Люси, — разве ты бы согласилась, если бы я их достал?
— Нет!
— Ну вот теперь мне все ясно! Очень хорошо! — он рванул ручку дверцы. — Едем домой! Больше я не выдержу. Я, между прочим, мужчина и, между прочим, живу не только чувствами: природа, если хочешь знать, требует своего! И я не позволю так с собой обращаться какой-то там школьнице. А мы только и делаем, что обсуждаем меня, каждый мой шаг, каждое движение! По-твоему, это очень романтично? По-твоему, такими и должны быть отношения между мужчиной и женщиной? А по-моему, нет. Секс — в жизни человека одно из высочайших переживаний, как физических, так и духовных, будь то мужчина или женщина. Но ты одна из тех типичных американских девиц, которые вбили себе в головы, будто это постыдно… Ну хорошо, Типичная Американская Дева! Я парень добрый и покладистый, и вывести меня из терпения, Люси, дело нелегкое. Но тебе это удалось! Поэтому все, точка, поехали!
Она не шелохнулась. На этот раз он сердился по-настоящему, а не для того, чтобы обмануть или обхитрить ее.
— Ну, а теперь в чем дело? — осведомился он. — Теперь что не так?
— Мне хочется, чтобы ты знал, Рой, — сказала она, — дело вовсе не в том, что я тебя не люблю.
Он скорчил недоверчивую мину:
— Вот как?
— Да.
— Ну, знаешь, тогда ты здорово умеешь скрывать свои чувства.
— Я не скрываю, — сказала она.
— Еще как!
— А вдруг ты не любишь меня? Вдруг это совсем не то? Откуда мне знать, что это правда?
— Говорю тебе, я не вру!
Она не ответила, он приблизился к машине.
— Ты только говоришь про любовь, — сказала Люси, — а имеешь в виду совсем другое.
— Я теряю голову, Люси. Но я не вру. Я теряю голову: знаешь, бывает вдруг на тебя накатит… И потом я люблю музыку, и она меня возбуждает. Но я не вру.
Что он хотел этим сказать? Она даже толком не поняла…
Он опять влез в „Гудзон“. Погладил ее по голове.
— И что плохого в том, если на тебя вдруг накатит!
— А если откатит, тогда что? — спросила она. Ей вдруг показалось, что все это уже с ней было. — Что будет завтра, Рой?
— Ну, Люси! — произнес он и вновь принялся целовать ее. — Ну, ангел.
— А как же Обезьянка Литтлфилд?
— Я же тебе сказал, я даже толком не знаком с ней… Ну ангел, ну, пожалуйста, — бормотал он, укладывая ее на новые чехлы, которые приобрел после покупки машины. — Ты, ты одна, только ты…
— А завтра…
— Завтра будет то же самое. И послезавтра, и потом…
— Рой, перестань, не надо.
— Но я ничего не делаю.
— Не обманывай!
— Ангел, — стонал он в самое ухо.
— Рой, нет, пожалуйста…
— Ничего, — шептал он, — не бойся…
— О нет!
— Все будет в порядке, клянусь, — сказал он, а потом стал уверять, что ничего не случится — ему рассказывали на Алеутах, как избежать риска.
— Только поверь мне, — молил он, — поверь мне…
И Люси так хотелось верить, что она поверила.
Когда Люси оставалась всего неделя до окончания школы, Рой получил письмо из „Училища фотографии и художественного оформления“ под названием „Британия“, основанного, как сообщалось в проспекте и приложенной к нему брошюрке, в 1910 году. Письмо извещало, что училище имеет удовольствие занести Роя в списки первокурсников, начинающих занятия в сентябре, и возвращает фотографии, которые он вложил в свое заявление, — дюжину портретов Люси.
На маленьком импровизированном празднике (Элли и Джой, Рой и Люси, мистер и миссис Бассарт), который он устроил в честь Роя, дядя Джулиан заявил — все они в долгу перед Люси Нельсон за то, что она так здорово выходит на снимках. Она тоже заслужила награду, и, раз так, он дарит ей поцелуй. Люси до сих пор еще не решила для себя, как к нему относиться, и, увидев его приближающиеся губы, пережила не слишком приятный момент и едва не отшатнулась. Дело было не только в том, как мистер Сауэрби вел себя с женой или как он выражался. И даже не в том, что мужчина пяти футов и пяти дюймов, насквозь пропахший сигарами, не казался ей таким уж привлекательным. Просто в последний месяц Люси несколько раз казалось, будто она перехватила слишком пристальный взгляд Джулиана, устремленный на ее ноги. Неужели Рой рассказывал дяде, чем они занимаются? Нет, поверить этому она не могла… Он, конечно, мог знать, что они ездят в „Рай“, но ведь туда ездила и Элли с Витстоуном — правда, они только обнимались, а дальше не заходили. По крайней мере, Элли так говорила, ну, а родители, конечно, ей верили. Нет, никто ничего не знает, и мистер Сауэрби, наверное, просто смотрел в пол или даже совсем мимо нее, а она воображала, будто он глядит на ее ноги. Ведь, в конце концов, ей всего восемнадцать, а он как-никак отец Элинор, да и ноги у нее не бог весть какие; во всяком случае, она так считает. И как только она могла подумать (это было в одну из суббот, когда она осталась с ним одна в доме), будто он хочет пойти за ней в комнату Элли и овладеть ею. Нет, похоже, она тоже помешалась на сексе. Наверное, им действительно пора прекратить этим заниматься, но Роя теперь не удержишь, он тащил ее туда каждый вечер, да и нельзя сказать, чтобы ей это не нравилось, но нравится не нравится — не в том дело… А в чем же? Именно этот вопрос обычно задавал Рой, когда она начинала говорить: „Не надо, не сегодня…“ Почему тогда вчера было можно?