– Вижу, вы не чужды медицине, мадам Белыш.
– Юлия Никитична, – торопливо проговорила
она, желая любым способом поскорее освободиться от сего опрометчивого
псевдонима, и доктор с удовольствием улыбнулся, осторожно пожимая протянутую
руку:
– Виктор Петрович.
– Моя матушка, – пояснила Юлия, доверчиво
глядя на Королькова и почему-то чувствуя себя с ним совсем накоротке, – в
12-м году работала в тыловом госпитале, в Нижнем Новгороде, да и после, в
Варшаве, не оставляла своим попечением лазареты и часто брала меня с собой. Я и
корпию щипать умею, и перевязывать…
– И в обморок при виде крови не падаете?
– Не падаю! – храбро соврала Юлия,
внутренне поежившись. – Я не из брезгливых, особенно когда дело идет о
жизни и смерти!
– Ого! – пробормотал доктор с уважением,
а потом обратил к ней глаза, исполненные робкой надежды. – Юлия Никитична,
не сочтите за дерзость… Но пока я смогу отыскать вам сопровождение… Может быть,
вы не откажете в любезности, окажете услугу раненным за Отечество…
Он так мучительно подбирал слова, что Юлия
сочла нужным прийти на помощь:
– Вы хотите, чтобы я помогала в госпитале?
Виктор Петрович энергично закивал, по-детски
испуганно глядя на Юлию, словно смертельно боялся ее отказа:
– Вы так деловито обо всем говорили. Вы,
чувствуется, много знаете, да и лишние руки нам просто до зарезу нужны…
– Да, я согласна, – просто сказала
Юлия. – Мой долг… ну, вы понимаете.
– Тогда я сразу пришлю вам халат – переодеться
– и все покажу, да?! – радостно воскликнул Корольков и пулей вылетел за
дверь.
Оба чувствовали себя вполне в выигрыше.
Корольков был счастлив оттого, что весьма
умело заманил себе в помощницы эту молодую даму, знания и опыт которой будут в
лазарете весьма полезны (он и себе стыдился признаться в том, что больше всего
на свете хотел бы снова и снова глядеть в это пленительное лицо, пусть и без
всякой надежды на большее).
Юлия тоже была довольна. Доктор сам влез в
расставленные ею сети, да еще и вообразил себя удачливым охотником. Теперь она
убьет двух зайцев, если уж продолжать следовать этому лексикону: поможет
симпатичному доктору и проследит за Зигмундом, постарается сорвать все его
происки (она и себе стыдилась признаться, что больше всего на свете хотела бы
просто снова его увидеть).
Глава 21
Ночной гость
Впрочем, на это у нее почти не было времени.
Поход по окрестным домам (в сопровождении двух выздоравливающих прапорщиков) и
объяснения с польскими женщинами насчет корпии оказались труднее, чем она
предполагала. Восторг, который она вызвала у Саши и Жени, не имел ничего общего
с делом. Они воспринимали Юлию лишь как предмет для дивного флирта,
напоминавшего о блаженных мирных временах, и поначалу от них было больше
помехи, чем пользы. И вообще, все это была такая морока! Местные женщины
корчили из себя невесть что, клялись и божились, что в доме нет ни клочка
ткани, годной на корпию. А дома гляделись зажиточно, да и в хозяйствах имелись
служанки, даже скотницы. Польский гонор уже довольно осточертел Юлии, чтобы она
терпела его еще и в этой деревушке! С радостью ощутив, как прежняя лихость и
бесстрашие пробуждаются в ней, Юлия дала себе волю. На другой же день (первый
оказался вовсе бесполезным, после чего она всю ночь проплакала в подушку, маясь
своей никчемностью) она начала утро с крепкой оплеухи Жене, пытавшемуся пожать
ей локоток, и прошипела: «Болван!» – Саше, который загляделся было, когда Юлия,
приподняв юбки, перебиралась через лужу, вместо того чтобы помочь.
Это подействовало: в новый рейд по домам
прапорщики отправились нахмуренные, что, в свою очередь, перепугало хозяек. Под
прикрытием их сурово сведенных бровей и обиженно (все думали, что зло) поджатых
губ Юлия приказывала открыть сундуки и шкафы и собственноручно изымала оттуда
всю ветошь. В каждом доме был задан ежедневный урок по количеству корпии, и
если хозяйки (а то и служанки!) осмеливались перечить, Юлия не стеснялась
впрямую угрожать. Впрочем, гораздо чаще и успешнее действовало что-нибудь
вроде: «Да ведь и ваши раненые, случается, попадают в наши лазареты, им тоже сия
корпия в облегчение пойдет!» Такое и вправду бывало, особенно среди мирных
жителей, пострадавших при артиллерийской бомбардировке села или после боя в
нем.
Словом, к исходу дня Юлия воротилась в лазарет
вполне собою довольная, зная, что завтра первые охапки корпии уже пойдут в
дело: раненые прибывали каждый день; слава богу, хоть не было настоящих,
больших боев, ибо страшно вообразить, что тогда сделается в лазарете!
Кроме Королькова, было еще два доктора, но
операции все вел сам Виктор Петрович – другие ассистировали. Памятуя, как
Корольков спросил, не убоится ли она вида крови, Юлия с дрожью ждала, что он
попросит помочь в операционной, но ее даже к перевязкам не допускали: Корольков
берег дамскую стыдливость. Солдаты – братья милосердия с этим вполне справлялись,
вдобавок выздоравливающих Корольков гонял в хвост и в гриву, а Юлии доверялось
лишь «осенять собранную корпию своим благотворным присутствием», как
высокопарно, хоть и вполне искренне выразился Виктор Петрович.
Вскоре она поняла, что ее присутствие людям и
впрямь приятно и необходимо. Вовремя, с улыбкою и добрым словом, подать воды,
коснуться горячего лба или просто поправить одеяло не менее важно, чем вовремя
остановить кровь. Суровая походная жизнь изнуряла солдат больше, чем они
показывали, а потому Юлия всегда встречала только улыбки на обращенных к ней
лицах. Сначала она опасалась увидеть среди раненых знакомых: пока открытие ее
инкогнито было не ко времени, – и каждых новых раненых принимала в
повязке, закрывающей лицо (впрочем, так вообще велось в госпитале, ведь среди
вновь прибывших оказывались и холерные больные), и снимала ее, лишь убедившись,
что знакомых нет. Впрочем, в этих местах сражался Литовский полк, а среди его
офицеров Юлия никого не знала, так что опасности быть разоблаченной у нее не
было никакой.
Вот именно – никакой!
Она ждала и боялась того мгновения, когда
очнется Зигмунд. Лазарет, под который приспособлено было помещение земской
больницы со спешно пристроенными к нему утепленными бараками, был обширен,
места в нем всем хватало, так что Зигмунд и еще один тяжело раненный в голову,
не приходящий в сознание штабс-капитан лежали в отдельной палате, если можно
было так назвать эту комнатку с отгороженным углом, где переодевались доктора
перед операциями. Если кто-то и видел, как Юлия иногда заходит туда, то сие
никого не удивляло: она заходила во все палаты. Корольков там тоже часто бывал,
потому что затянувшееся забытье больных (доктор называл его кома, или летаргус)
его весьма тревожило.