[Про]зрение - читать онлайн книгу. Автор: Жозе Сарамаго cтр.№ 31

Страница

Вот они уже на площадке. По знаку комиссара агент жмет кнопку звонка. За дверью – полнейшая тишина. Ага, думает агент, я был прав, все-таки уехал на природу. Новый кивок комиссара, новый звонок. И спустя несколько секунд голос – мужской голос – спросил: Кто там. Комиссар взглянул на своего непосредственного подчиненного, и тот с должной звучностью произнес одно слово: Полиция. Минутку подождите, пожалуйста, я оденусь. Прошла не одна минутка, а все четыре. Комиссар снова сделал знак, агент снова позвонил, на этот раз – не отрывая палец от кнопки. Минуточку, минуточку, сейчас открою, иду-иду, я прямо с постели, и последние слова в уже распахнувшуюся дверь произнес некто в рубашке, в брюках и тоже в домашних туфлях. День, видно, сегодня такой, подумал агент. Хозяин квартиры не выглядел испуганным – на лице у него было выражение человека, увидевшего наконец перед собой долгожданных гостей, а легкое удивление объяснялось, вероятней всего, тем, что их так много. Инспектор осведомился, как его имя, хозяин ответил и добавил: Проходите, пожалуйста, простите за беспорядок, не думал, что ко мне придут в столь ранний час, хоть и был уверен, что меня вызовут, и вот наконец-то, вы, наверно, по поводу письма. Да, скупо ответствовал инспектор. Проходите же, не стойте на пороге. Первым вошел агент, ибо в определенных случаях начальство вперед не пропускают, за ним – инспектор и замыкал шествие комиссар. Хозяин повел их по коридору, шаркая шлепанцами: Прошу за мной, сюда-сюда, и открыл дверь в маленькую гостиную: Присаживайтесь, а я с вашего разрешения надену башмаки, неловко в тапочках гостей принимать. Мы, собственно говоря, не вполне подпадаем под определение гости, заметил инспектор. Ну да, это ведь так говорится. Ну, что же, переобуйтесь да постарайтесь поскорее, мы торопимся. Нет-нет, мы как раз не торопимся, мы совсем даже не торопимся, вмешался комиссар, до сей поры хранивший молчание. Хозяин взглянул на него и вот теперь, на этот раз – удивленно, словно о тоне, каким были произнесены эти слова, не было условлено и договорено ранее, и не нашел ничего лучше, чем сказать: Уверяю вас, вы можете рассчитывать на полнейшее сотрудничество с моей стороны, господин э-э. Комиссар, господин комиссар, подсказал агент. Господин комиссар, повторил хозяин, а вы. Да не беспокойтесь, я всего лишь агент, так что. Хозяин повернулся к третьему гостю и вместо слов вопросительно поднял бровь, но ответил ему комиссар: Он – инспектор и мой заместитель, и добавил: Ну, теперь ступайте переобуйтесь, а мы подождем. Хозяин вышел. Ничего не слышно, по всему – он один в квартире, тихо сказал агент. Скорей всего, жена отправилась на природу, улыбнулся ему инспектор. Комиссар жестом приказал замолчать и, понизив голос, сказал: Задам первые вопросы. Хозяин вернулся и со словами: Садитесь, пожалуйста, чувствуйте себя как дома, сел сам: Ну, вот, добавил он тотчас, теперь я в полном вашем распоряжении. Комиссар благосклонно кивнул и начал: Мы насчет вашего письма, верней, насчет трех писем, их ведь было три. Да, я подумал, что так будет надежней, если одно затеряется или не дойдет. Не перебивайте, будьте добры, и отвечайте на вопросы. Хорошо, господин комиссар. Адресаты с большим интересом ознакомились с вашими письмами, и особенно – в той их части, где речь идет о неизвестной женщине, четыре года назад совершившей убийство. Хозяин молчал, поскольку в прозвучавших словах вопроса не содержалось. Лицо у него было смущенное и растерянное, зачем ходить вокруг да около, словно недоумевал он, почему бы прямо не приступить к сути дела, а не терять время на эпизод, изложенный исключительно ради того, чтобы погуще сделать тени на портрете, и так уж внушающем тревогу. Комиссар сделал вид, что ничего не замечает. Расскажите, что вам известно об этом преступлении, попросил он. Хозяин, поборов первоначальный порыв сказать господину комиссару, что самое главное в письме – вовсе не эпизод с убийством, по сравнению с положением в стране – это вообще совершенный пустяк, но нет, он не сделает этого, благоразумие велит ему следовать музыке, под которую его пригласили танцевать, но потом, надо полагать, зазвучит и другая мелодия: Я знаю, что она убила человека. Своими глазами видели, были при этом, спросил комиссар. Нет, не был, но она сама призналась. Вам. Мне и другим. Я полагаю, вам известен технический смысл понятия призналась. Более или менее, господин комиссар. Более или менее в данном случае – недостаточно, или знаете, или нет. В этом значении – нет, не знаю. Признание следует понимать как заявление о собственных ошибках или прегрешениях, а также может относиться к согласию принять обвинение, выдвинутое судебной или иной властью, и вы считаете, что эти определения как нельзя лучше подходят к данному случаю. Не вполне подходят, господин комиссар. Хорошо, продолжайте. Там была моя жена, моя жена была свидетельницей гибели того человека. Где там. Ну, там, в здании психиатрической клиники, где был устроен изолятор и мы проходили карантин. Полагаю, ваша жена тоже была слепой. Я уже говорил, единственной зрячей была она. Кто она. Женщина, которая убила. А-а. Мы с ней были в одной палате. Где и было совершено преступление. Нет, в другой. Стало быть, никого из обитателей вашей палаты на месте преступления не было. Там были только женщины. Почему только женщины. Трудно объяснить это, господин комиссар. Ничего, попробуйте, у нас довольно времени. Дело в том, что несколько слепцов захватили власть и установили режим террора. Режим чего. Террора, господин комиссар. И в чем же это выражалось. Они завладели продовольствием и объявили – хочешь есть, плати. И в качестве платы потребовали себе женщин. Да. И тогда эта женщина убила одного из них. Именно так, господин комиссар. И чем же она его убила. Ножницами, господин комиссар. И кто был этот человек. Главарь. Отважная женщина, надо признать, отважная. Отважная, господин комиссар. Теперь объясните, по каким мотивам вы ее выдали. Я ее не выдавал, я упомянул тот случай как пример. Не понимаю. Я написал, что тот, кто сделал одно, способен сделать и другое. Комиссар, не спрашивая, что это другое, поглядел на того, кто по флотской терминологии был его первым помощником, приглашая его продолжить допрос. Инспектор вступил через несколько секунд: Вы можете позвать сюда вашу жену, нам бы хотелось с ней поговорить. Ее нет дома. А когда вернется. Никогда, мы развелись. Давно. Три года назад. Не сочтете ли за нескромность, если я спрошу о причинах развода. Причины сугубо личные. Иначе и быть не может. Хорошо, по интимным причинам. Как во всех разводах. Хозяин квартиры оглядел непроницаемые лица сидевших перед ним и понял, что пока не вызнают все, что хотят, в покое его не оставят. Он кашлянул, прочищая горло, закинул ногу на ногу, вновь опустил ее на пол и начал: Я – человек с принципами. В этом мы и не сомневаемся, выпалил, не сумев сдержаться, агент, имели честь ознакомиться с содержанием вашего письма. Комиссар и инспектор улыбнулись – удар был заслужен. Хозяин поглядел на агента с удивлением, словно не ожидал атаки с этой стороны, потом понурился и сказал: Я так и не смог смириться с тем, что моей жене пришлось подстелиться под этих бандитов, год терпел этот позор, а потом стало невтерпеж, расстался с ней, развелся. Забавно, сказал инспектор, вы вроде бы сказали, что остальные соглашались получать еду в обмен на женщин. Точно так. Стало быть, ваши принципы не позволили вам прикоснуться к еде, которую ваша жена принесла после того, как подстелилась, если использовать ваше энергичное выражение, под бандитов. Хозяин опустил голову и ничего не ответил. Понимаю вас, продолжал инспектор, дело это и впрямь слишком интимное, чтобы толковать о нем с посторонними, вы уж меня простите, я вовсе не хотел задеть ваши чувства. Хозяин взглянул на комиссара, как бы моля о помощи или, по крайней мере – о том, чтобы вместо пытки клещами его вздернули на дыбу. Комиссар пошел ему навстречу и применил удавку: В письме вы говорите о группе в семь человек. Да, господин комиссар. И кто они. Кроме женщины и ее мужа. Какой женщины. Той, которая не ослепла. Та, которая вела вас. Да, господин комиссар. Та, которая ножницами убила главаря бандитов, мстя за подруг. Да, господин комиссар. Ну, продолжайте. Муж у нее был глазной врач. Это мы уже знаем. Еще там была проститутка. Это она вам сама так представилась. Насколько помнится, нет, господин комиссар. С чего же вы решили, будто она проститутка. По манере вести себя, манера не обманет. А-а, ну да, ну да, манера не обманет. Еще там был один старик, одноглазый, он сперва носил черную повязку, а потом стал жить с ней. С кем. С этой проституткой. И счастливо. Этого я не знаю. Ну, хоть что-то же должны знать. В тот год, что мы виделись, казалось, что да, счастливо. Комиссар счел по пальцам: Еще одного не хватает. Ах, ну да, там был еще косенький мальчик, потерявший в этой сумятице всю семью. Вы познакомились в палате. Нет, раньше. Где же. На приеме у этого доктора-окулиста, жена привезла меня к нему, когда я ослеп, кажется, я был первым, с кем это случилось. А потом заразили других, весь город, включая тех, кто сидит перед вами. Я не виноват, господин комиссар. А как их зовут, знаете. Знаю. Всех. Всех, кроме мальчика, его имя, если и знал, то забыл. А остальных. Помню, господин комиссар. И адреса. Если не переехали за эти три года. Ну, разумеется, если не переехали за эти три года. Комиссар обвел глазами маленькую гостиную, задержался на телевизоре, словно от него ожидая вдохновительного импульса, а потом сказал агенту: Дайте ему свой блокнот и одолжите ручку, пусть напишет имена и адреса людей, о которых так любезно рассказал нам только что, кроме косоглазого мальчика – от него, впрочем, и так толку было бы мало. Дрожащими руками хозяин принял блокнот и ручку, дрожащими руками вывел несколько строк, твердя про себя, что бояться нечего, что нет решительно никаких оснований опасаться полицейских, которые здесь потому, что ведь это отчасти он сам заставил их прийти сюда, но не понимая, почему не заходит речь о белобюллетниках, о мятеже, о заговоре с целью свержения существующего строя, то есть о том, что было единственным и истинным побудительным мотивом это письмо написать. Руки дрожали, слова ложились на бумагу вкривь и вкось, и: Позвольте еще листок, попросил он. Да хоть все, отвечал агент. Почерк стал тверже, букв теперь можно было не стыдиться. Покуда агент забирал у него ручку и передавал комиссару блокнот, хозяин спрашивал себя, что бы такое сделать, какие слова найти, чтобы снискать себе симпатию полицейских, их благоволение и осознание того, что он – заодно с ними. И внезапно его осенило. У меня ведь есть фотография, вскричал он, да, уверен, что есть. Какая фотография, спросил комиссар. Групповая, мы снялись вскоре после того, как прозрели, жена не забрала ее, сказала, что переснимет, а оригинал пусть у меня останется, на память. Так и сказала, переспросил комиссар, но хозяин не ответил, а встал и направился к дверям, и комиссар сказал агенту: Проводи-ка и помоги ему в поисках, уж постарайтесь ее найти, без нее не возвращайся. Через несколько минут оба вернулись. Вот она. Комиссар подошел к окну, чтобы разглядеть снимок получше. В ряд, держась попарно, выстроились шестеро взрослых. Крайним справа стоял вполне узнаваемый хозяин, рядом – его бывшая жена, слева, ни тени сомнений не вызывая, – старик с черной повязкой и проститутка, а в середине методом исключения узнавались жена врача и он сам. Перед шеренгой наподобие фотографирующегося футболиста припал на одно колено косоглазый мальчик. Рядом с женой врача прямо смотрел в объектив крупный пес. Комиссар знаком подозвал к себе хозяина, спросил, ткнув пальцем: Она. Она, господин комиссар, она самая. А что это за собака такая. Если угодно, я могу рассказать, откуда она взялась. Не надо, хозяйку спросим. И с этими словами первым направился к выходу, за ним – инспектор, а за ним – агент. Человек, написавший письмо, остался и смотрел, как визитеры спускаются по лестнице. Лифта в доме нет, как и надежды на то, что будет.

Страница