sВОбоДА - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Козлов cтр.№ 19

Среди людей.

Они как дым.

Стыд им.

Честно говоря, Егорову эти строчки не понравились. Он проголосовал «против». Гораздо больше ему понравился другой стишок деда:

Река повиновения втекает в ад.

Никто не рад.

Дымится жизнь, как спица

В пряже лжи

Лежи.

Или лови рукой синицу,

Но нет синиц в реке — одни ужи.

Ножи.

…Егоров извлек из конверта деньги, предложил деду разделить их, при условии, что тот не отправит свою долю лимоновцам, но дед отказался. В пансионате он живет на всем готовом, наличие лишних денег там не облегчает, а осложняет жизнь.

Ему нравились молодые нацболы, но не нравился их вождь. Дед заметил, что тот сильно смахивает на старого козла.

«Любой человек в старости смахивает на какое-нибудь животное, — заметил Егоров, невольно скосив глаза на зеркало, висевшее напротив его кресла. — Хотя животные доживают до старости гораздо реже людей. Чем плох старый козел, или… заяц?» — Беседуя с пациентами, Егоров следил за выражением собственного лица. Искренность заканчивалась там, где начиналась скука, а ему не всегда удавалось ее скрывать.

Но с дедом Буцыло Егоров не скучал, скорее уставал. Чтобы догнать мысль умного человека, а дед был умным человеком, надо было бежать. Егоров иногда не возражал пробежаться, но жить на бегу не желал.

«Про зайца ничего не скажу, — внимательно посмотрел на Егорова дед, — а вот молодящийся революционный козел — весьма опасная разновидность социально активной личности. Все деятели с подобной внешностью — Троцкий, Радек, Бухарин и прочие плохо заканчивали. Гнались за невозможным, проливали невинную кровь, подводили под гильотину соратников, а Яков Михайлович Свердлов, так еще и набил сейф краденым золотом и бриллиантами».

«Зато Сталин не был похож на козла», — сказал Егоров.

«Правильно, — согласился дед, — потому что козлы — всегда хулиганы и оппозиционеры. Иногда они вплотную подкрадываются к власти, как к бурту с капустой, но им всякий раз дают по рогам».

А вообще, заметил дед, тема «козлоподобия» политических деятелей, представителей культуры, философии, науки еще ждет своего исследователя.

«Николай Бердяев, — продолжил он, — типичный пример философского козла в… хорошем смысле слова. Или вот вчера по телевизору выступал журналист… Не помню фамилию, он все время пишет какие-то письма президентам, ну чистый козел! Странно, — добавил дед, — почему они не маскируют, а, напротив, подчеркивают свою схожесть с этим животным? Они… хоть иногда смотрятся в зеркало?»

«Наверное, потому что считают козлами всех нас», — ответил, убирая конверт в ящик стола, Егоров.

Дед Буцыло, кстати, тоже напоминал козла. Не злого (как Троцкий), не корыстолюбивого (как Свердлов), не дураковатого (как Бухарин), не молодящегося (как Лимонов), а задумчивого такого козла, вдруг осознавшего во всей непреложности собственную сущность и устыдившегося ее. Дед — БТ-козел, решил Егоров, а я… БТ-заяц… без ордена.

«У меня в советские времена получилась смешная история с этими долларами, — без печали проводил взглядом убираемый Егоровым в ящик стола конверт дед Буцыло. — Я знал, что перед Олимпиадой в восьмидесятом меня обязательно прихватят, а потому ничего дома не держал, даже советские издания Пастернака и Ахматовой подарил районной библиотеке. Пришли. Все перерыли. Ничего. И вдруг один берет с полки журнал, как сейчас помню „Огонек“ с рожей Шелеста, как с жопой, во всю обложку, открывает и показывает мне доллары. Нашел! А я у себя доллары никогда не хранил, сразу отдавал дочери, у нее подруга работала в „Березке“, она и отоваривала. Пересчитывает в присутствии понятых, объявляет: тридцать девять долларов! Те расписываются в протоколе. Почему именно тридцать девять? А с этой суммы, только для советского правосудия надо было обязательно пересчитать по курсу в рублях, начиналась статья „незаконное хранение валюты“. Им всегда ровно столько под отчет выдавали. До тридцати девяти, если первый раз, и не ловят на улице, а находят при обыске — строгое предупреждение, добровольная сдача, приглашение к сотрудничеству и так далее. Ребятки уже готовятся меня, как сейчас говорят, „паковать“, а я вдруг вспоминаю, что на прошлой неделе Государственный банк повысил курс рубля. В те годы один армянин, его в перестройку убили, издавал на папиросной бумаге бюллетень „Моя борьба с бесправием“, распространял его по проверенным людям. Там был специальный раздел про разные юридические зацепки, которые могут помочь при задержании, в том числе и про меняющийся курс рубля. Всегда почему-то в сортире этот мониторинг просматривал, — задумчиво добавил дед, — очень удобно было и… гигиенично. Тычу в „Известия“, где в столбике курсы валют, кричу, что проклятый доллар уже не шестьдесят семь, а пятьдесят девять копеек, окреп советский рубль, предлагаю пересчитать по новому курсу. Получается тридцать шесть с хвостиком! И еще одно новшество тогда ввели — временно отменили обязательный обмен валюты. Разные же люди приедут на Олимпиаду, у кого-то советский заграничный паспорт, у кого-то двойное гражданство, африканцы, индусы, в общем, сложно разобраться, кому сколько долларов положено иметь. Вот так я в тот раз не только остался на свободе, а еще и разбогател от щедрот КГБ на тридцать шесть долларов. Постеснялись при понятых забрать. Наверное, потом у старшего из зарплаты вычли»…

«Сейчас бы не ушли, — заметил Егоров, — по любому замели бы. Зато потом можно было бы откупиться».

«Не факт, — возразил дед. — Я знаю, как работает их система. Если с самого верха спускается команда посадить — посадят. Некоторые, назовем их отдаваемыми от имени и в интересах государства, приказы исполняются, потому что иначе нарушится циркуляция денег внутри вертикали, и она пересохнет, рассыплется. Они это понимают. Но перед тем как посадить, конечно, обдерут как липку».

Дед Буцыло признался Егорову, что всю жизнь ненавидел Сталина, а сейчас…

«Неужели полюбили?» — спросил Егоров.

«Да нет, — покачал головой дед, — мне его… жалко».

«Вот те раз, — опешил Егоров, — он же палач, уничтожил миллионы людей!»

«А кто из них не уничтожил? — видимо, имея в виду прочих властителей разных стран и народов, поинтересовался дед Буцыло. — Сталин, как загнанный волк, угодил в яму, из которой не выбраться. Марксизм — говно! Он имеет определенную ценность только как экономическое учение. Сталин это понял под конец жизни, но было поздно. В России может быть только так: или тиран, которого большинство любит, меньшинство тайно ненавидит, но все боятся, а потому работают, делают свое дело, или все разваливается к чертям собачьим. Сталин из всех правителей России в двадцатом веке был единственным ее модернизатором. Дело в том, — продолжил дед, — что диктатор, олицетворяющий для своих подданных не только смерть, но и жизнь, а иногда смерть после жизни, как Сталин для многих военачальников и ученых, всегда стремится к модернизации, потому что иначе он просто не выживет. Он может управлять страной, приносить жертвы только ради и во имя непрерывной модернизации, оформляемой в разного рода компании, чистки, борьбу с уклонами и так далее. Долго, естественно, в таком режиме существовать невозможно, но именно в такие периоды государство, выталкивая народ из теплого тупого созерцания на ледяные стройки новых реальностей, создает запас прочности, позволяющей ему продержаться некоторое время после смерти диктатора. Или — до новой железной руки, или — до окончательного развала, то есть негатива модернизации. Так называемое коллективное, демократическое, законно избранное, одним словом, обезличенное руководство всегда стремится к теплому тупому, столь милому народу, застою. Все их декларируемые новации — всего лишь маневры по сохранению себя во власти. Сталин создал все, что они до сих пор не могут разворовать. Даже тот металлургический завод в Красноярском крае должны были начать строить в пятьдесят третьем, но Сталин помер, и все задержалось на десять лет. А кто создал ядерный щит, остатки которого до сих пор позволяют нашим воришкам разговаривать с правителями других стран на равных? Берия. Хотя, конечно, — добавил задумчиво дед Буцыло, — сегодня пресловутый ядерный с кнопкой чемоданчик — это фикция».