Доктор Данилов в тюремной больнице - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Шляхов cтр.№ 18

Страница

Лучший друг Данилова Игорь Полянский утверждал, что хуже подруги-психолога ничего быть не может. Полянский судил со знанием дела, так как таких подруг у него было несколько.

— Прикинь, Вова, психологи ничего не воспринимают просто так. Они во всем ищут подоплеку, скрытые мотивы и второе дно, — говорил Полянский. — Ни слова без подтекста, ни мысли без скрытых мотивов. Постоянно чувствуешь себя как Штирлиц в кабинете Мюллера! Такое ощущение, что тебя постоянно изучают, как подопытного кролика, даже в постели!

Хуже моей должности нет, точно нет, потому что старший психолог тянет на себе всю работу лаборатории. Начальнику лаборатории некогда, он руководит, да и какой у нас начальник? Так, одна видимость, правда, крупногабаритная. Ну что можно сказать о тридцатипятилетнем мужике, который если чем и гордится, то только ростом? Весом бы лучше гордился — без малого десять пудов трепещущего перед начальством мяса. Форму по спецзаказу шьет, из стандартного набора только фуражка впору и обувь. Зато то и дело повторяет: «Большому кораблю — большое плавание». Боров!

В психологии Капранов полный ноль, но зато умеет создать много шума из ничего, пустить пыль в глаза, создать видимость. Главное его занятие — постоянно напоминать администрации о том, что в колонии есть психологическая служба и что без нее никак нельзя обойтись, особенно с учетом того, что сейчас набирает обороты реформа. А когда доходит до дела, то все спихивается на меня, потому что я старший психолог, всем должна. Только чего должна, непонятно. В итоге я работаю за себя, за начальника и за Юльку, потому что у нее мало опыта, она всего боится и ничего не умеет. Зачем тогда, спрашивается, пришла работать в колонию? Полировала бы своей попой стул в каком-нибудь отделе персонала. Так нет же, хочется ходить в погонах, получать кучу надбавок, выслуживать льготную пенсию, при этом ничего не делая. Ну, почти ничего: анкеты заполнять или отчет с черновика набело перепечатать Юлька может. А вот что посложнее, извините… Это же так здорово, что есть Екатерина Андреевна, которая все знает, всегда подскажет, многое за тебя сделает, чтобы потом не переделывать, на это времени больше всего уходит.

Называется наша песочница звучно — «Психологическая лаборатория». Это начальство так придумало, чтобы поднять нашу и свою самооценку. Ла-бо-ра-то-ри-я! Ой ты, неужели! Вроде бы подразумевается, что мы преимущественно заняты научно-исследовательской работой, потому и «лаборатория», а не «отдел» или «отделение». Куда там, научно-исследовательской! Мы занимаемся самой рутинной рутиной. Мы ведем 7 журналов, включая такую бредятину, как журнал учета перемещения психологической информации (блюдем секретность и конфиденциальность!). Также пишем по десять, а когда и по двенадцать отчетов в месяц (принцип Капранова: «Сделал — запиши, не сделал — запиши два раза»). Еще дважды в день проводим проверку караулов и дежурной службы (если это можно назвать психодиагностикой, то я — китайская императрица), работаем со спецконтингентом, пишем ответы на «умные» письма руководства. Кроме этого, мы обязаны просветительскую работу проводить — читать лекции сотрудникам.

Я еще иногда успеваю статейки пописывать (хоть и только в наших ведомственных журналах), ночами сижу, что хорошо для служебного роста. Писать можно, что угодно, лишь бы совпадало с мнением высокого начальства и выглядело бодро. «Аспекты социальной адаптации лиц, отбывающих наказание в свете реформы уголовно-исполнительной системы» или что-нибудь про социальный лифт. Социальный лифт и социальная мобильность — очень модно. Вертикальная социальная мобильность, горизонтальная социальная мобильность… Капранов в шутку называет «петухов» людьми, «которых не пускают в социальный лифт». Плоско, по-капрановски, но в общем-то верно: если человека «опустили», то ему не подняться, хоть ты тресни. Оттого-то многие насильно опущенные (есть и такие, кто добровольно «опускается», по зову своей природы) идут на суицид, портя нам отчетность и карьеры.

На деле все сводится к одному — чтобы в учреждении не было суицидов. Их отсутствие — главный показатель качества нашей работы. Нет суицидов, все остальное тебе простят, есть — отымеют за все разом. Но ведь они разные: одно дело, когда кто-то «вскрывается» или вешается оттого, что не может адаптироваться к зоне, совсем другое, когда это происходит из-за проигрыша в карты, который нет возможности выплатить. Проиграл — повесился, а час назад и не помышлял о самоубийстве.

Почему за такие суициды должен отвечать психолог? Там, наверху, это никого не интересует, им лишь бы крайнего найти. По сути дела, жизнь за решеткой есть не что иное, как перманентное испытание на прочность. Ну как тут угадаешь, кто в какой момент слабину даст и в петлю полезет? Ладно, раз так об осужденных печетесь, давайте больше психологических ставок, чтобы в каждом отряде был свой психолог. А что? Это не я сказала, а капитан Полежаев, начальник девятого отряда на собрании вслух размечтался. Персонального психолога ему захотелось…

А чем оборачивается ежедневная оценка психоэмоционального состояния сотрудников? Вот стоит передо мной человек, у которого из-за нехватки сотрудников более двухсот рабочих часов в месяц… Причем он не охранником в детском саду работает, не краеведческий музей сторожит. Он на зоне работает, со спецконтингентом. Профдеформация, о которой столько все говорят, плоха сама по себе, а если она накладывается на хроническую усталость, на психоэмоциональное истощение, когда человек просто выгорает изнутри… Случись что, крайним окажется психолог вместе с непосредственным начальником. Живем по принципу «делай так, потому что так надо родному учреждению». Но отвечаешь потом за все сама.

Спецконтингент бывает разный. Некоторые откровенно забавляются: несут какую-то пургу, которую психолог должен анализировать, другие пялятся с вожделением, когда представится такая возможность — посидеть рядом с женщиной и поговорить на разные темы. Если начинают вести себя неподобающе, сразу пишу рапорт. С профессиональной точки зрения минус, потому что квалифицированный психолог должен действовать не страхом, а убеждением, но по жизни только так поступать и надо, иначе невозможно будет работать. Спускать ничего нельзя, сегодня одному спустишь, а завтра сто человек позволят то же самое.

Плохо, когда осужденный отказывается от психологической помощи. В инструкции написано: «Участие осужденных в мероприятиях, связанных с оказанием психологической помощи, осуществляется с их согласия». Ему-то все равно, а нам — минус и плохие показатели. Не смогли найти общий язык с человеком, какие же вы психологи? Вот и ведем на бумаге всех, даже отказавшихся.

С осужденными возни больше, чем с сотрудниками. Подготовить на каждого психологический портрет для формирования личного дела, для чего по уму надо углубленно его изучить, дать вероятностный прогноз его поведения в различных ситуациях и рекомендации по организации с ним воспитательной работы.

Нас привлекают к решению вопросов о распределении осужденных по отрядам, о предоставлении права передвижения без сопровождения, по изменению условий отбывания наказания… Практически любое действие по отношению к осужденному должно быть санкционировано психологом. А еще мы должны выявлять лиц, склонных к деструктивным формам поведения, брать их на профилактический учет, прогнозировать и разрабатывать рекомендации по предупреждению деструктивных явлений в среде осужденных (суицидов, конфликтов, групповых неповиновений…).

Страница