«Скажи уж проще — высокопоставленный», — подумал Данилов, любивший называть вещи своими именами.
— …а во-вторых, разве вам хочется одному за все отвечать?
— Да я в общем-то привык. — Данилов пожал плечами. — На каждом дежурстве за все отвечаю.
— Дежурство дежурству рознь, — строго заметил начмед.
— А почему вы сами сделали пункцию? — встрял Котельников. — Почему не подождали меня?
«Может, вы и дневники за меня писать будете?» — хотел спросить Данилов, но ситуация не располагала к остроумию, и потому он ответил:
— Я и предположить не мог, что для люмбальной пункции реаниматолог должен вызывать начальника неврологического отделения!
— Вы не учитываете нашей специфики, — сказал начмед. — Бывает так, что класть за веко глазную мазь приходит начальник офтальмологического отделения, а не медсестра…
«А подтирать задницу — ведущий проктолог!» — мысленно продолжил Данилов.
— …короче говоря, все зависит от конкретной личности…
«Скорее — от должности этой самой личности».
— …и впредь в подобных случаях вызывайте своего начальника отделения, а профильные манипуляции оставляйте специалистам…
«А я что, не специалист?»
— …и меня конечно же не забывайте ставить в известность!
Данилов скосил глаза на историю болезни, чтобы прочитать, в какой должности работает пациент. На эту строчку он в спешке не обратил внимания, поскольку с профессиональными вредностями и так все было ясно. Чиновник — малоподвижный образ жизни плюс систематические нервные перегрузки.
Генерал оказался заместителем начальника департамента. Данилов попробовал представить, что бывает, когда в госпиталь попадает кто-то повыше должностью. Общий аврал, свистать всех наверх и так далее? Внутривенные инъекции делает начальник первой хирургии, внутримышечные — начальник второй, катетеры устанавливает начальник отделения эндоскопии, к монитору подключает начальник физиотерапевтического отделения, кардиограмму снимает начальник отделения неотложной кардиологии, а анализ крови берет начальник лаборатории? Что ж, если загрузить все отделение высоким начальством, то дежурному реаниматологу останется только дневники в историях болезни писать да о состоянии пациентов докладывать.
— Я хочу осмотреть место пункции, — сказал Котельников.
Он, Данилов и Михальченко осторожно перевернули пациента на бок.
Место пункции Котельников осматривал внимательно, сняв закрывающую его повязку и склонившись к самой спине пациента. Данилов подумал о том, что если бы на пациенте не было памперса, осмотр явно был бы покороче. Да и какой смысл осматривать измазанную йодом кожу или место прокола? Видно же, что пункция сделана в положенном месте по серединной линии между третьим и четвертым поясничными позвонками, где риска повреждения спинного мозга нет. Чего еще рассматривать на спине, пусть даже и генеральской? Данилову стало смешно — уж если начинать осмотр пациента, то не с места пункции.
— Я пойду. — Начмед озабоченно посмотрел на часы. — Николай Николаевич, как закончите, отзвонитесь мне на мобильный.
— Сразу же отзвонюсь, — заверил Котельников.
Начмед обернулся к Данилову:
— А вы, Владимир Александрович, все же вызовите Максимушкина. Прямо сейчас. Пусть приедет, посмотрит больного и отзвонится мне. На мобильный.
В эпоху бейджиков руководству уже не надо запоминать, как зовут того или иного сотрудника, ведь на нем все написано.
— Хорошо, Борис Алексеевич.
Данилов ушел в ординаторскую, а начмед проследовал на выход.
Роман Константинович звонку Данилова не обрадовался.
— Вот тебе номер! — с досадой сказал он. — Только домой доехал и изволь тащиться обратно по пробкам! Ладно, выезжаю. Котельникову передайте, что все, что он захочет сказать мне, можно сказать вам.
Котельников, закончив осмотр, сказал немного:
— Мы будем наблюдать в динамике, но если что, вызывайте сразу.
И сразу ушел, оставив Михальченко делать запись в историю болезни. После его ухода Михальченко немного оживился, подмигнул Данилову, сказал комплимент Наташе и, усевшись рядом с ней на посту, раскрыл историю и заскрипел ручкой по бумаге. Нажим у него был очень сильный — еще чуть-чуть и бумага не выдержала бы, начала рваться.
Данилов начал обход. Когда он его закончил, Михальченко все продолжал писать. Правда, уже писал не в истории болезни, а расписывал на отдельном листе бумаги шпаргалку для сестер — когда и что следует делать. Шпаргалку, надо сказать, совершенно ненужную, дублирующую лист назначений, в котором и так все написано. «Изображает старание», — усмехнулся Данилов.
— Загляну к вам через два часика, — сказал перед уходом Михальченко. — Понадоблюсь раньше — зовите, прилечу!
— Какой смысл дергать вас экстренно? — спросил Данилов. — Реанимационное пособие мы и сами окажем, нам как бы не впервой.
— Некоторые процессуальные действия носят выражено ритуальный характер. — Михальченко обнажил в улыбке желтые прокуренные зубы. — Раз уж такой пациент да с нашим диагнозом, то нам здесь дневать и ночевать. Не мы придумали эти правила, не нам их и нарушать. Зовите, вместе мы сила!
— Позовем, — пообещал Данилов, предпочитавший работать без зрителей.
Вернувшийся Роман Константинович долго читал историю болезни, а осмотр провел бегло, за пару минут.
— Ну, и что мне теперь делать? — вслух подумал он, переговорив из ординаторской по мобильному с начмедом.
— Езжайте домой, — предложил Данилов.
— А смысл? Вдруг ему хуже станет? Я же так до утра и буду ездить туда-сюда. Родственники не приходили?
— И не звонили даже. Не иначе, как с Борисом Алексеевичем общаются, — предположил Данилов.
— Не иначе. — Роман Константинович согласно кивнул. — Согласно иерархии… Ладно, я попробую немного поспать в кабинете. Если что — зовите.
— Если он ухудшится, то мне будет некогда с ним заниматься — столько народа надо срочно вызывать…
Роман Константинович улыбнулся, но как-то не очень весело.
— Это вы еще полного Марлезонского балета не видели, Владимир Александрович. Когда пациент кладется в бокс, к нему приставляется индивидуальный сестринский пост и каждые пятнадцать минут звонят оттуда, — последовал тычок указательным пальцем в потолок, — и справляются о состоянии. Впору еще одну сестру на телефон сажать, чтобы всем докладывала.
— А откуда сестер берете?
Данилов знал, что в отделении всего пять медсестер, если считать и старшую. Постовые сестры по совмещению выполняли санитарскую работу во время дежурства. Единственная «штатная» санитарка Серафима Васильевна, тихая, незаметная, но весьма расторопная, работала с восьми утра до шестнадцати тридцати.