Данилов пошел направо. Не иначе как и впрямь приходил за талонами. Пахомцева не выносила, когда врачи и сестры в рабочее время бродили по кабинетам и точили лясы. В ее понимании подобное поведение было сродни разврату. Сама же она могла подолгу болтать с главной медсестрой о вещах, никоим образом не относящихся к работе, и не видела в том ничего предосудительного. То, что дозволено Юпитеру, не дозволено обычному быку.
Не дождавшись Данилова, Рябчиков сам принес ему талоны.
— Спасибо, — поблагодарил Данилов. — А меня на полпути перехватила зам. по экспертизе, наорала на меня прямо в коридоре и сама дала мне талонов, лишь бы я не отвлекал вас от работы.
— Климакс – страшная штука, — махнул рукой Рябчиков, — а климакс у дуры – страшнее всего. Не берите в голову. Лучше скажите, как вы относитесь к чебурекам?
— Хорошие – люблю, — ответил Данилов. — С плохими стараюсь не встречаться.
— Тогда, может, после работы съедим по парочке хороших чебуреков? — предложил Рябчиков. — Здесь, на углу проспекта и Козицкой, есть хорошая чебуречная. Не притон типа забегаловки, а нормальное кафе.
— Непременно попробуйте, Владимир Александрович, — вмешалась Оксана. — У них все вкусное – и чебуреки, и беляши, и хачапури. И совсем недорого, с учетом географии.
— А при чем тут география?
— Так район у нас небогатый, не Таганка и не Рублевка. Чебуреки по двадцать пять рублей, а размером они с тарелку. И никакой собачатины, можете быть спокойны!
— Да я насчет собачатины крайне спокоен, — улыбнулся Данилов. — Выдумки все это.
— Так я за вами зайду, — пообещал Рябчиков и ушел.
— Бедный Рудольф Иванович, — вздохнула Оксана и в ответ на вопросительный взгляд Данилова сказала: – Мягкий характер у человека, вот все, кому не лень, его и клюют…
Кафе располагало к себе чистотой, уютом и вкусными запахами, доносившимися с кухни.
— Предлагаю съесть первые чебуреки на брудершафт, — сказал Данилов, когда официантка принесла заказ – чебуреки и чайник с чаем.
— Это как? — не понял Рябчиков.
— Очень просто. Как съедим, так переходим на «ты».
— Договорились.
Первые чебуреки были съедены торжественно, в полном молчании.
— Откуда у тебя такое редкое имя? — спросил Данилов, разливая по чашкам чай.
— В эпоху немого кино был такой секс-символ, американский актер Рудольф Валентино, — усмехнулся Рябчиков. — А мама моя, царствие ей небесное, писала по немому кино кандидатскую. Дальше объяснять?
— Да нет, и так все ясно.
— У Шукшина в одном из рассказов говорится о том, что имя должно соответствовать фамилии. Очень верная мысль. Вот Рудольф Потоцкий или Рудольф Берг – нормальные сочетания, а Рудольф Рябчиков это еще хуже, чем Рудольф Нуриев. А вот брату моему повезло, его Анатолием назвали.
— В честь Папанова? — предположил Данилов.
— При чем тут Папанов? — слегка возмутился Рябчиков. — Я же сказал, что мама специализировалась на немом кино. В честь актера Кторова. Он и в звуковом кино играл, но блистал именно в немом.
— Не припоминаю что-то, — признался Данилов. — Я больше по современному кинематографу специализируюсь.
— Я тоже. Большей частью – для поднятия настроения. Вот сегодня приду домой, поставлю что-нибудь тупое-претупое вроде «Не грози Южному кварталу…» и постараюсь забыться.
— Есть от чего? — Данилов взял второй чебурек.
— Есть, — вздохнул Рябчиков. — Подлый Фантомас отобрал у меня маммографию и отдал ее подхалиму Барашко.
— Кто такой Барашко?
— Наш «узист». Жуткий подхалим, без мыла в задницу влезет, если надо. Совместительства ему захотелось, видите ли.
— Но маммография относится к твоей области, а не к ультразвуку.
— Совершенно верно, и маммограф стоит у меня в кабинете. Но у Барашко хренова куча специализаций – когда он только успел их набрать? — есть и эта. Короче, Фантомас сказал – наше дело выполнять. А так жаль терять полставки…
— Согласен, — кивнул Данилов. — А почему так случилось?
— Потому что Барашко подхалим! — Рябчиков с размаху поставил свою чашку на блюдце. — Он делает то, что ему говорит Фантомас и даже больше того! Фантомас сказал: «Нагрузка должна быть, иначе поликлиника недополучит причитающихся ей денег!», Барашко приписывает к реальным исследованиям еще три раза по столько. А я так не могу и не хочу, ведь это как ни крути, кража государственных денег, и случись что, то за жабры возьмут меня. Фантомасу-то что? Он в стороне. Его намеки к делу не подошьешь, а вот заполненные мною талоны – пожалуйста.
— Это так, — согласился Данилов.
— Чего ради я должен подставляться?! — продолжал кипятиться Рябчиков. — Какой у меня здесь может быть интерес?! Пятьсот рублей к премии за сознательность?! Оно мне надо?! Я вообще предпочитаю не нарушать законов. Так спокойнее.
— Конечно, спокойнее.
— А Барашко рассуждает иначе. Для него главное, чтобы Фантомас был доволен. Так, чего доброго, ему и весь рентген отдадут, а меня того… коленом под зад.
— Велика беда! — хмыкнул Данилов. — Я уверен, что работу вроде этой ты найдешь сразу же. Рентгенологи в Москве нарасхват, или я что-то не понимаю?
— Все ты понимаешь. Но есть еще одно обстоятельство личного характера – Юля Козоровицкая. Если я уйду работать в другое место, то я ее потеряю.
— Так сразу и потеряешь? — не поверил Данилов.
— Да, так сразу. Наши отношения пока еще опираются только на мой энтузиазм, впрочем, у нас и отношений-то никаких нет… Пока только хочется, чтобы они были.
— Ну так действуй.
— Я действую, только пока не очень результативно, — снова вздохнул Рябчиков. — Юля очень сложный человек… Знаешь, из тех, про кого пел Миронов в «Двенадцати стульях». Помнишь: «И тогда вы скажете кому-то, где-то на закате ваших лет, что была, была одна минута, той любви, которой больше нет».
— К чему ты это вспомнил?
— К тому, что пусти я все это на самотек, Юля так и не поймет, что я ее люблю, или поймет, но слишком поздно. Это ничего, что я так разоткровенничался?
— Все нормально.
— Вот и выходит, что терять свое место мне нельзя. Но насчет рентгена это я так, паникую… Куда Барашко к его полутора ставкам на УЗИ с маммографией еще и рентген? Это физически невозможно. Ну, как чебуреки?
— Вкусные, — похвалил Данилов. — Ты молодец, что затащил меня сюда.
— Сейчас еще хачапури возьмем!
— Нет, я лучше сегодня не буду изменять чебурекам, — возразил Данилов, — а хачапури попробую в следующий раз. Не стоит смешивать впечатления.
— Ты однолюб, — констатировал Рябчиков.