— Да не было попытки как таковой! — Данилов даже привстал на секунду, но тут же сел обратно – еще буйным сочтут, с них станется.
— А что же было – инсценировка? — спросил Лычкин.
— Нет, не инсценировка… — Головная боль (наконец-то!) дала о себе знать – заломило в висках. — Я хотел, но передумал…
— И прекрасно, что передумали! — одобрил профессор. — Иначе бы мы с вами тут сейчас не сидели бы!
«Вы бы только рады были…» – подумал Данилов, которого стал тяготить весь этот лицемерно-лживый и заведомо бесполезный «разговор по душам». Какой смысл говорить, если тебя не слышат? Не хотят слышать. Психиатры, мать их за ногу да об стол…
— Вы нуждаетесь в покое, переосмысливании жизненных установок…
Что такое «переосмысливание жизненных установок»? Слова, пустые, ничего не значащие слова, напрасные слова…
— …и нейролептики, которые только что вы столь гневно клеймили, приносят вам пользу, — профессор, старый психиатрический волчара, уговаривал Данилова, словно добрый дедушка, — лежите, отдыхайте, думайте о жизни, отсыпайтесь, а скоро мы действительно разрешим вам прогулки…
— А если я захочу выписаться прямо сейчас? — спросил Данилов. — Под расписку?
— Боюсь, что это невозможно, — ответил профессор.
— Почему? Ведь я не на принудительном лечении?
— Совершенно верно, — подтвердил профессор. — Только с учетом вашего анамнеза и состояния одного вашего заявления для выписки мало. Необходимо еще и письменное согласие кого-то из ваших родственников, готового взять на себя ответственность за вас… А то, согласитесь, нехорошо выйдет – мы вас отпустим, а вы выйдете за ворота – да под автобус броситесь. Или под поезд в метро. Или – с моста прыгнете, да мало ли вариантов… Так что простите нас, но без кого-то, кто согласится взять вас, образно говоря, на поруки, мы вас не выпишем. Не имеем права и не хотим, чтобы с вами что-то случилось.
— И неприятностей не хотите, — подпустил шпильку Данилов.
— Не хотим, — подтвердил профессор. — А кто их хочет? Разве вы сами любите неприятности?
— Нет, конечно.
— Вот видите. Ну, пожалуй все, нам пора.
Профессор поднялся и следом за ним встали Лычкин и Безменцева.
— Я еще вернусь, — пообещала Тамара Александровна, не без усилия растягивая губы в фальшивой улыбке.
— Буду ждать, — точно так же улыбнулся в ответ Данилов.
Процессия молча проследовала через отделение до кабинета заведующего.
— Я на секунду, — отмахнулся Снежков от приглашающего жеста Геннадия Анатольевича. — Садитесь на свое место сами, а я постою.
В итоге стоять остались все трое.
— Ну что – по-моему, сомнений быть не может? — даже не спросил, а подтвердил профессор.
— Нет! — хором ответили собеседники, а Безменцева на всякий случай уточнила: – Валентин Савельевич, так я ваш первый обход подправлю?
— Лучше перепишите, Тамара Александровна, вы же знаете, что помарки и исправления в истории болезни всегда наводят на размышления. Да и смотрятся они неэстетично. И статусы
[6]
подправьте, чтобы соответствовали, а то что у вас все «Жалоб нет» да «Жалоб нет». Вон их у него сколько! А в сегодняшнем обходе отразите подтверждение диагноза, ухудшение состояния со вчерашнего дня, вызванное… м-м-м… тоской по дому, хотя бы… ладно, это на ваше усмотрение, придумайте причину сами и обоснуйте усиление терапии. И повнимательнее к нему, как бы чего не вышло!
— Хорошо, Валентин Савельевич! — кивнула Безменцева.
— Я прослежу, — сказал Геннадий Анатольевич.
— Разумеется, — согласился профессор, — ведь это в ваших прямых интересах. Кстати, Геннадий Анатольевич, вы все знаете – что там за очередной скандал в «Корсаковке»?
«Корсаковкой» в просторечии назывался Государственный научный центр судебной психиатрии имени Корсакова.
— Не скандал, а большой шухер, — улыбнулся Лычкин, любивший посудачить о чужих проблемах.
— Какая разница между этими понятиями? — Профессор любил точность в формулировках.
— Скандал – это когда крики-вопли и жалобы в министерство, а большой шухер – это уголовное дело с явной «посадочной» перспективой.
— Даже так? — оживился профессор, тоже любивший покопаться в чужом белье. — Давайте же подробности, не томите!
— Подробности вот такие: мужик совершает наезд на молодую девчонку. Она умирает в реанимации. Виновника, поскольку он пытался скрыться с места аварии и даже оказывал сопротивление при задержании, берут под стражу. Родственники подсуетились и нашли подход к заведующему консультативно-диагностическим отделением «Корсаковки». Тот и связал их с нужными людьми, причем с родственников за посредничество денег брать не стал, видимо не хотел руки пачкать, а договорился с коллегами, что те выплатят ему процент от своего куша.
— Так надежнее и спокойнее, — кивнул Снежков.
— Не всегда, — усмехнулся Лычкин. — Итак, мужик изменил показания, сказав, что не помнит, как все произошло, поскольку потерял контроль над действительностью буквально за несколько секунд до наезда, а затем, когда наезд уже был совершен, убегал и сопротивлялся, потому что испытывал неясную тревогу, разумеется – не зная и не ведая за собой никакой вины.
— Детский сад! — фыркнула Безменцева.
— Если приложить к «детскому саду» сорок или пятьдесят тысяч баксов, то это уже будет не «детский сад», а хороший, нужный диагноз, — поправил ее заведующий отделением. — А мужик оказался не из бедных, владелец то ли автосервисов, то ли ресторанов. Нашлись свидетели, «вспомнившие», что да, замечали за ним такие потери сознания – без причины, мол, в обморок падал, и судебно-психиатрическая экспертиза прошла без сучка и задоринки. Суд это дело утвердил, и все бы было прекрасно, если б исполнителей, сполна получивших свои деньги, не заела жадность. Сговорившись, они решили кинуть посредника, своего коллегу – заведующего консультативно-диагностическим отделением. Дали ему чуть ли не вчетверо меньше положенного. Наверное, решили, что жаловаться он не побежит, чего бы не сэкономить?
— А он их всех заложил? — догадался профессор.
— Хуже, Валентин Савельевич, много хуже. Без доказательств ведь особо не заложишь, еще и за клевету отвечать придется. Он их «подставил» с поличным. Стакнулся с ментами и привел коллегам под видом очередного клиента оперативника, заряженного мечеными деньгами, якобы брата некоего типа, обвиняемого в двойном убийстве…
— И те клюнули?! — не поверил профессор. — После того как кинули его на деньги? Уму непостижимо!
— Поверили на свою голову…
— Идиоты! — высказалась Безменцева.