– А лучше всего, когда и то, и другое, – сказал Ломакин. – Не забывай, что награды часто дают какие-то льготы. Пятьдесят процентов квартплаты, бесплатный проезд…
– Покупка колбасы без очереди, – поддел Шавельский.
– Сейчас, конечно, можно и посмеяться, через двадцать лет-то, – Ломакин сдвинул на переносице мохнатые, уже начавшие седеть брови, – а ведь при социализме мой дед, инвалид войны, кормил, можно сказать, три семьи – нашу, теткину и мою двоюродную сестру с ее мужем. Ему в очередях стоять не приходилось, поэтому он за день успевал накупить всего понемногу – и сыру, и колбасы, курицу или рыбу-хек… А еще ему были положены еженедельные заказы, в которых чего только не было. Так что нечего ехидничать, Юра. Одно дело сейчас, другое – когда за килограммом сосисок по три часа стоять приходилось. Через день, потому что больше килограмма в одни руки не давали…
Сотрудники «Главспаса», свободные от дежурств, отдыхали во время однодневных занятий, посвященных синдрому длительного сдавливания (Синдром длительного сдавливания (он же синдром длительного раздавливания, травматический токсикоз, краш-синдром) – патологическое состояние, обусловленное длительным, свыше четырех часов, сдавливанием мягких тканей конечностей, в основе которого лежат ишемический некроз мышц и последующая интоксикация продуктами некроза, приводящая к развитию печеночно-почечной недостаточности. Синдром начинает развиваться после освобождения конечности от сдавливания).
Занятия проводились не только на подмосковной базе в Бронницах. В любой момент могла прозвучать тревога (учебная, которая ничем не отличается от тревоги настоящей), и уже через час мобильный госпиталь должен отбыть с места постоянной дислокации к месту чрезвычайной ситуации.
По прибытии на место сразу же начинаются работы по развертыванию госпиталя из быстровозводимых пневмокаркасных модулей, надувных домиков. Каждый модуль представляет собой отдельный бокс. К ним можно присоединять маленькие шлюзовые боксы, можно соединять друг с другом при помощи особых переходных боксов. При наличии у сборщиков отработанных навыков боксы собираются очень быстро. Норматив сборки – тридцать минут, на деле можно уложиться и в двадцать. Госпиталь начинают собирать с приемно-сортировочного отделения, которое вводят в эксплуатацию еще до полного окончания развертывания. Через два-три часа (разница во времени зависит от условий, в которых приходится работать) госпиталь должен быть готов к работе в полном объеме: приемно-сортировочное отделение, операционно-перевязочное отделение, эвакуационное отделение, бытовой и энергетический блоки.
Данилову пока еще не приходилось участвовать в развертывании госпиталя на практике. Он несколько раз летал за пострадавшими то в Омск, то в Краснодар, то в Петрозаводск, то в Екатеринбург, а в остальное время или дежурил сутками в качестве врача мобильной поисково-спасательной группы, или повышал свой уровень на тренингах и занятиях. Надо сказать, что обучению сотрудников в отряде уделяли много внимания, причем не только на бумаге, как это нередко бывает, но и на деле.
– Ладно. – Маятник ломакинского настроения качнулся в сторону позитива. – Зарплата важнее, особенно такая, как у нас. При наших перманентных пертурбациях (в астрономии пертурбацией называют изменение пути небесного тела под воздействием силы притяжения других тел. В переносном значении это слово употребляют для обозначения внезапных нарушений порядка, нормального хода каких-либо процессов) надо хорошо питаться, да и вообще…
Зарплата врачей мобильного госпиталя и впрямь была высокой. На «Скорой помощи», где ставки традиционно выше, нежели в других медицинских отраслях, у Данилова на полторы ставки выходило почти вполовину меньше. И это еще без учета командировок, порой весьма длительных, во время которых выплачивались дополнительные надбавки.
Чаепитие в рабочий полдень началось. Данилову эти получасовые посиделки в узком кругу, проходящие в комнате отдыха, очень нравились. И компания приятная, и много нового, интересного узнать можно. Что делают коллеги, собираясь вместе? Конечно же, говорят о работе. Иногда говорят и о чем-то еще, но чаще все-таки о работе.
– Главное, чтобы нервы не трепали почем зря. Пертурбации – они ведь разные бывают…
Ломакин свернул на излюбленную тему. Собеседникам стало ясно, что сейчас они услышат очередную историю «из жизни», из богатого ломакинского опыта. Данилов поболтал в кружке напоследок заварочной ложкой, вытащил ее и положил на блюдце.
– Хороший хозяин трижды чай заваривает, – пошутил Шавельский.
– Вставать лень, – ответил Данилов.
– Никогда не забуду, как в мае девяносто седьмого года затопило город Камск. Вот уж нам там досталось… – Ломакин отхлебнул из своей кружки, поморщился от горечи (ядреный кофе он пил без сахара) и продолжил: – Такого бардака и представить себе нельзя было. Сложилось впечатление, что местные власти ни хрена не делали. О наводнении их предупреждали заранее, но они не озаботились принять меры.
– В смысле, эвакуировать народ? – уточнил Желтухин.
– Для начала – создать НЗ продуктов, топлива и медикаментов на случай чрезвычайной ситуации. А по мере приближения угрозы думать и о эвакуации. Только камские власти ни о чем таком не мыслили: даже когда город с окрестностями уже затопило, не озаботились тем, чтобы давать как нам, так и пострадавшим правильную информацию. В итоге пришлось не только спасать, но и кормить население. Кухня работала в режиме нон-стоп, повара падали у своих котлов замертво, как рабочие военных заводов в годы войны. Шутка ли, своими силами обеспечить горячим питанием четыре с лишним тысячи человек! Да еще и двухразовым!
Для питания сотрудников в чрезвычайных условиях мобильный госпиталь располагал полевой кухней немецкого производства. Завтраки, обеды и ужины были не только горячими, но и вкусными. И не столько из-за профессионального мастерства поваров (в конце концов, научиться готовить простые общепитовские блюда несложно), сколько из-за их добросовестности. Ничего не уходило мимо котла: если заложено все, что положено, еще и в должном качестве, то результат будет соответствующим.
– Наша кухня – Кухня с большой буквы! – не без некоторого пафоса произнес Ломакин. – Уж поверьте старому гурману – так хорошо ни в одной организации не кормят!
Ломакин сделал второй глоток.
– А погодка была! – поморщился он. – Самая гнилая – минус 2–3 градуса днем, минус 10–12 – ночью; то дождь, то мокрый снег, по самое никуда в воде…
– Это как – по пояс или выше? – поинтересовался Желтухин, но Ломакин проигнорировал глупый вопрос.
– Местные даже толком не могли учет спасенных наладить. В такой ситуации все делалось на нервах, все ходили не только измотанные, но и злые, как с цепи сорвавшиеся. Сошников вообще озверел, разговаривал только криком и сыпал выговорами налево и направо. Я за это время целых два заработал. А спросите: «За что?» Не за что.
– А все-таки? – спросил Шавельский.
– Ну, один выговор я получил за то, что на семь минут задержал вылет вертолета с пострадавшими. Но у меня была уважительная причина: один из пострадавших перед самой загрузкой резко ухудшился, поэтому надо было его хоть чуточку стабилизировать. Оставлять человека до следующего вертолета, который должен был прилететь примерно через час (там у нас было всего три борта), не хотелось: вдруг еще сильнее ухудшится? Вот и попросил летчика тормознуть, благо обстановка позволяла. Только вертолет взлетел, прибежал Сошников. Орал на меня, часами перед носом тряс, объяснений слушать не захотел, дал за самовольство выговор.