— Ле-ен! — крикнул Герка. — Не забудь ещё пять кило бараньих рёбрышек заказать, и творог рыночный кончился, останемся без чизкейка на завтра. И смотри, чтоб баранина не калмыцкой была, они её морозят, мне сказали, а потом за охлаждёнку выдают. Да, и рыба на подходе, сибас и форель! Осетрина есть пока, не надо!
— О Боже, Боже, Боже!!!
И Ленка отозвалась — я то есть, — скорей всего, она находилась где-то в районе лестницы в наш полуподвал, я слышала сама же себя, свой собственный голос, правда, с растворённой в нём, чуть более жёсткой, нежели обычно, и непривычной моему уху новой ноткой:
— О’кей, Гер, поняла. Буду к шести, если что, и не забудь, у нас сегодня стол на двадцать рыл, в восемь, средний класс, так что особенно не упирайся, всё равно не оценят!
Всё это время я слышала глухой равномерный гул, и тут же догадалась, что именно так гудит наш вытяжной шкаф на крайних оборотах работы вентилятора. И это было уже неплохо — понятно, по какой причине. Герка же, мой Герка, отреагировал так, как от него единственно и можно было ждать:
— Ленуська, прекрати, пожалуйста, нести херню, ты же знаешь, я этих шуток твоих не признаю!
— Шучу, родной! — крикнула я и пропала.
И только тут меня торкнуло, что я, чёрт бы меня побрал, в каком бы обиталище ни обреталась, не использовала свой возможный шанс быть мною же услышанной. Но всё же заорала во всю силу горловой оболочки:
— Ле-е-ен! Ле-е-енка!! Это я!!! Вернись! Встань ближе к вытяжке-е!! К Герке, к Герке подойди-и!! Ты слышишь меня, Ле-е-енка-а-а!!! Я зде-е-есь! Я ту-у-ут!!!
Вытяжка вдруг умолкла, но через пару-тройку секунд вновь загудела. И я догадалась, вся картина тут же нарисовалась в моём воображении. Герка услышал что-то, что показалось ему странным, и на какое-то время просто выключил вентилятор, чтобы проверить свои ощущения. Затем, ничего не обнаружив, вновь воткнул тумблер на крайнее положение. Это было — ничего, пусто, дыра от свежеиспечённого десертного бублика с маком, изюмом, орехами и пудрой, которые нередко заказывал наш постоянный клиент Витёк на вынос, для своей прыщавой дочки. Но дырка эта была, и она никуда не девалась, просто в этот раз её уже нельзя было потрогать, теперь я это знала точно. Кроме того, всё это означало ещё и другое, не менее для меня важное. И прежде всего — что звук проходит, в принципе, что человеческое ухо способно его засечь. Другое дело, что обратная связь, похоже, возможна лишь со своим параллельным, это к гадалке не ходи, и так ясно. А моей параллельной, Ленке Веневцевой, если уж на то пошло, не́ хрена делать около вытяжки, это не её рабочее место, в том смысле, что никогда я туда лишний раз не казала и носа, и так вечно было некогда, то одно, то другое: там же со всеми делами отлично управлялся мой муж, шеф-повар, истинный хозяин и распорядитель всех дел по нашему полуподвалу.
Хотелось плакать, но я уже отлично понимала, что нет резона даже начинать: слёз всё равно из оболочки не выдавишь, только нервы себе истреплешь. Впрочем, о нервах как о таковых тоже говорить не приходится, их как не было, так и нет, из ничего и будет ничего: пустота, иллюзия, вакуум, пшик!
Как только я успела об этом подумать, едва-едва зацепив краем мысли, в тот же миг тьма, заполнявшая эту невидимую изнутри рубку, куда-то делась, ушла, и взамен ей тут же образовался гораздо более привычный зрению тёмно-светлый колер, присущий моей домашней туманности. Твёрдо-мягкое под ногами вновь обратилось в хрустящий наст из веками слежавшейся пыли, а воздух, ещё надавно овевавший полы моей хламиды, разом перетёк в пустотную субстанцию, собранную из ничего. И снова не было границ видимости, поскольку зрение моё, как и прежде, упиралось в седоватую муть, и что было за ней, что начиналось или заканчивалось вне её неодолимых рубежей, сказать бы я опять не взялась.
Я двинулась, как и прежде, прямо, не думая, куда иду и на кого выйду. Однако чуда не произошло, ничто не изменилось в этом странноватом мире. Вскоре впереди забрезжил слабенький свет, и я пошла прямо на него, не испытывая никаких ожиданий. Я и так знала, что это работает подсветка глаз моей наперсницы Венеры Милосовой. Да и на кого ещё могла я так безутешно напороться в этой забытой Богом местности.
— Поздравляю, подруга! — этими словами она встретила меня, сидя на пыльном песке.
— С чем? — не поняла я, не выказав в ответ ни особой радости, ни любого иного ясного чувства. Конечно, и то хорошо, что у меня хотя бы была она: это, по крайней мере, лучше, чем вообще ничего. Но в сравнении с тем, через что я недавно прошла, радость от этой встречи всё равно была несравнимо меньше, чем можно было бы рассчитывать.
— Как это? — удивилась Венера. — Мне шепнули, ты уже на третьем обороте, сразу скаканула, через собственную голову! — Лицо её выражало намёк на ответное удовольствие из-за этой удивительной новости, но самих глаз рассмотреть было невозможно из-за включённых подсветок. Кроме того, лёгкую оторопь от случившегося некоторым образом выдавал и её голос, который так и не сумел противостоять чувству лёгкой, но необоримой зависти.
— А разве так возможно? — удивилась я, не зная, как мне теперь правильно себя вести: то ли откровенно радоваться, то ли проявить сдержанность в присутствии равной. И потом, чему радоваться, тому, что тебя так и не услышали? И наверняка никогда больше не услышат?
— Ну-ка тряхони спиной, вот так, — она дёрнулась всем телом под холщовкой, так, чтобы основной напор пришёлся на виртуальный позвоночник.
— Зачем? — не поняла я.
— Для проверки, — пояснила Венера, — запалится или откажет?
Я вытянула спину кошкой; так частенько делал наш с Геркой Парашют, особенно когда у него было хорошее настроение и он ластился к моему мужу, ежедневно таскавшему для него не утилизированные ещё остатки еды из «Шиншиллы». Что-то хрустнуло, и лицо моё осветилось снизу двумя скрытыми от глаз источниками освещения.
— Ну вот, — разочарованно произнесла моя проводница в мир надземных грёз, — так я и думала, что правильно тебя поздравила, по делу. Не обманули меня в ухо, получается. — И пристально впёрла глаза мне в оболочку: — Интересно вот только, за какие такие коврижки одни тут, понимаешь, годами горбатятся, а другим сразу выпадает всё и через две головы. Тебя, если на человеческий ранжир перевести, сразу с рядовых где-то в серёдку промеж старлея и капитана на погон втиснули. Я-то своё хотя бы послужила, а ты — не слабо?
— Через одну, — поправила я свою подругу, — не обижайся, Венер, просто они, наверное, решили, что ты меня раньше срока подготовила, нашла такие полезные слова, что мне удалось разогнаться быстрей, чем кто-либо ожидал, даже я сама. И если хочешь, скажу честно, как на духу, — сама чувствую, что не заслужила пока третьего оборота, вполне было бы достаточно ограничиться вторым. Просто они хотят, видно, поскорей освободить тебя от моего ученического периода и занять чем-то более значительным. Не думала про такое?
Предложенная версия сработала, как я того и ждала. Всё же приходится согласиться, что она сделала для меня немало хорошего, ведь могли же и прислать того, скажем, дядьку из очереди, который стал бы вдалбливать мне уроки жизни и смерти на своём непонятном языке, преодолевая в себе неприкрытую неприязнь к моей особе. Или ещё как-то, о чём я пока даже не могу судить за неимением опыта.