Оливия Киттеридж - читать онлайн книгу. Автор: Элизабет Страут cтр.№ 75

— Ну и конечно, вам надо лечь на спину, — посоветовала женщина. — Не забудьте сначала положить салфетку в морозилку.

Ребекка Браун происходила из семьи священников Конгрегациональной церкви. [43] Ее дедушка был очень любим в своем приходе: он служил пастором в большом храме в городе Шерли-Фоллз, а ее мать родилась у этого самого Тайлера Кэски уже во втором браке. Его первая жена умерла, оставив ему двух маленьких дочек, и к тому времени, как он женился второй раз и у него появилась мать Ребекки, обе девочки уже настолько выросли, что почти не обращали на новую сестренку внимания. И только после того как мать Ребекки сама вышла замуж за священника, а потом неожиданно уехала в Калифорнию, чтобы стать актрисой, в жизни Ребекки появилась тетушка Кэтрин. «Совершенно невообразимо, чтобы мать вот так уехала», — заявила тетушка со слезами на глазах. Только это вовсе не было невообразимо — ведь мать на самом деле уехала и даже не подняла скандала, когда отец Ребекки — достопочтенный отец Браун, настоятель крохотной церковки в городе Кросби, что в штате Мэн, подал в суд иск о передаче дочери на его попечение. «Это нездорово, — сказала тетя Кэтрин. — Он взвалит на тебя обязанности жены. Будем надеяться, что он скоро женится снова».

Тетя Кэтрин много лечилась и принимала очень много лекарств, и Ребекка сильно о ней беспокоилась. Во всяком случае, отец так и не женился, и Ребекка выросла в одиноком доме, принадлежавшем церкви; про себя она таила спокойное понимание — часто бывает так, что дети каким-то образом знают такие вещи, — что ее отец совсем не такой священник, каким был ее дедушка. «Это разрывает мне сердце», — как-то раз сказала тетя Кэтрин, и Ребекка понадеялась, что она больше не придет. Ее мать время от времени присылала из Калифорнии открытки, но, когда выяснилось, что она стала членом Церкви сайентологии, даже тетя Кэтрин сочла, что с ней лучше иметь поменьше дела. Это оказалось не так сложно — открытки вскоре вообще перестали приходить.

Ребекка послала матери целую кучу писем — одно за другим — на ее последний адрес, в город под названием Тарзана. Она никогда не ставила на конвертах обратного адреса, так как ей не хотелось, чтобы отец обнаружил письма, если они вдруг пришли бы обратно. А они, скорее всего, пришли бы. Адрес матери был четырехлетней давности, а когда Ребекка позвонила в телефонную справочную узнать номер телефона в Тарзане и близлежащих городках, там не нашлось номера, зарегистрированного на имя Шарлотты Браун или хотя бы Шарлотты Кэски. Куда же ушли письма?

Ребекка отправилась в библиотеку почитать про сайентологию. Она читала о том, как сайентологи намереваются очистить землю от титанов тела — чужаков, которые, как они полагают, населили землю после ядерного взрыва, происшедшего семьдесят пять миллионов лет тому назад. Она прочла, что эта Церковь требует от ее членов, чтобы они порвали все связи с теми родными, которые критически относятся к сайентологии. Вот почему ее мать больше ей не пишет. Может быть, ее письма к Ребекке были сочтены «подрывной деятельностью» и ее маму отправили в Отряд реабилитационного проекта? [44] Ребекка прочла про одного члена Церкви, которому было сказано, что при правильном обучении и дисциплине он сможет читать мысли других людей. Ребекка подумала — очень напряженно, — посылая свою мысль матери: «Приезжай! Забери меня!» А чуть позже подумала: «Да пошла ты!»

Она перестала читать про сайентологию и взялась за книжки про то, как быть женой священника. Предполагалось, что у вас в кладовой должна всегда быть банка фруктового коктейля на случай, если к вам в гости зайдет кто-то из прихожан. Несколько лет у Ребекки в буфете обязательно стояли банки фруктового коктейля, хотя к ним в гости прихожане почти никогда не заходили.

Когда она окончила среднюю школу и поняла, что уедет в университет в двух часах езды от дома — станет жить в другом месте, — Ребекка была настолько ослеплена мыслью, что ей наконец выпало такое везение, что испугалась: вдруг она попадет под машину, ее парализует и она будет обречена всю жизнь прожить в пасторском доме. Однако, оказавшись в университете, она стала как-то скучать по отцу и старалась не думать о том, как ему одиноко в том доме. Когда рядом с ней люди говорили о своих матерях, она обычно тихо сообщала, что ее мать «уже далеко», и всем становилось неловко, потому что она завела себе манеру опускать глаза после того, как она это произнесла, будто хотела дать понять, что ей невыносимо говорить об этом. Она считала, что с чисто технической точки зрения ее слова — абсолютная правда. Ведь она не говорит, что ее мать умерла: вот это, насколько она могла знать, было бы неправдой. Ее мать уже далеко (как бы в самолете, высоко в небе), она далеко (в другой стране), и Ребекка привыкла к таким фазам своей жизни, когда она очень много думала о матери, и таким, когда не думала о ней вовсе. Она не знала больше никого в своем окружении, у кого мать вот так сбежала бы и ни разу не оглянулась назад, и она думала, что ее собственные размышления об этом, вероятно, совершенно естественны.

Именно во время похорон отца случилось так, что в голову Ребекки пришли мысли, которые — она была уверена в этом — не могли быть ее собственными, естественными для нее мыслями. И уж конечно, не во время похорон. Сноп солнечных лучей упал сквозь окно церкви, спрыгнул с деревянной скамьи и наискось пересек ковер, и это яркое солнце вдруг заставило Ребекку возжелать кого-то. Ей было девятнадцать лет, а в колледже она успела кое-что узнать о мужчинах. Священник, ведший похороны, был другом ее отца: много лет тому назад они вместе учились в семинарии, и теперь, глядя на него у алтаря — он как раз поднял руку для благословения, — Ребекка подумала о том, что она могла бы делать с ним под его облачением такое, о чем потом ему пришлось бы вымаливать прощение.

«Дух Карлтона по-прежнему пребывает здесь, с нами», — произнес священник, и по коже головы у Ребекки побежали мурашки. Она вспомнила женщину-экстрасенса, которая могла читать мысли умерших, и ей подумалось, что отец — у нее в голове, прямо тут, за глазными яблоками; он видит, что она в своем воображении могла бы делать с его другом.

Потом она подумала о матери, — может, ее научили читать мысли других людей и прямо сейчас она читает мысли дочери? Ребекка закрыла глаза — вроде она молится. «А пошла бы ты!» — сказала она матери. «Прости меня!» — сказала она отцу. Потом открыла глаза и посмотрела на тех, кто собрался в церкви: они выглядели скучными и тусклыми, как сухие палки. Она представила себе, как жжет кучки бумаг в лесу: ей всегда нравилось, как неожиданно вспыхивает небольшое пламя.