Пожав плечами, Мария направилась к плите и поставила на огонь кастрюлю с водой. Рядом на столе лежала горка картошки с морковью, заготовленная для Павла, который должен был вот-вот появиться. Бруно торопился уйти, но задержался, глядя на овощи. В последнее время его кое-что беспокоило, но он не знал, к кому обратиться за разъяснениями. Пожалуй, сейчас настал самый подходящий момент: кого же спрашивать, как не Марию? К тому же здесь, на кухне, никто не помешает их беседе.
— Мария, можно задать тебе один вопрос?
— Конечно, Бруно.
— А если я задам этот вопрос, ты обещаешь, что никому не скажешь, о чем я спрашивал?
Горничная недоверчиво посмотрела на Бруно, но кивнула.
— Хорошо. О чем ты хочешь узнать?
— О Павле. Ты ведь знакома с ним? Ну, с тем человеком, что приходит сюда чистить овощи, а потом прислуживает за столом.
— О да, — с облегчением улыбнулась Мария, никакого подвоха в вопросе Бруно не обнаружив. — Я знакома с Павлом. Мы часто беседуем. А почему ты спрашиваешь?
— Ну, — замялся Бруно, обдумывая каждое слово из опасения, как бы не сболтнуть лишнего, — помнишь, когда мы только сюда приехали, я повесил качели на дубе, а потом упал с них и поранил колено?
— Помню. А что, колено снова заболело?
— Нет, все в порядке, — отмахнулся Бруно. — Но когда я его разбил, из взрослых дома был только Павел. И он принес меня на кухню, прочистил рану, промыл, намазал зеленкой, которая ужасно щипала, но, наверное, без этого нельзя было обойтись, и наложил повязку.
— И что тут странного? Обычная процедура, когда кто-нибудь поранится. — Мария больше не улыбалась.
— Знаю. Только он сказал, что на самом деле он не прислуга.
Лицо горничной окаменело. Ответила Мария не сразу, сначала отвернулась и облизнула губы.
— Вот оно что, — произнесла она. — И кто же он на самом деле, по его словам?
— Говорит, что врач. Разве это не странно? Он ведь не может быть врачом, правда ведь?
— Нет, — покачала головой Мария. — Он не врач. Он служит у нас на кухне.
— Я так и знал. — Бруно был очень доволен собой. — Но зачем он мне соврал? Какой в этом смысл?
— Бруно, сейчас Павел не врач, — тихо проговорила Мария. — Но когда-то был им. В другой жизни. До того, как приехал сюда.
Бруно глубоко задумался.
— Ничего не понимаю, — признался он.
— Не ты один, — обронила горничная.
— Но если он был врачом, то почему он сейчас не лечит людей?
Мария вздохнула, выглянула в окно убедиться, что поблизости никого нет, жестом велела Бруно сесть на стул, а сама села рядом.
— Я расскажу тебе то, что Павел рассказывал о себе, но ты не должен никому об этом говорить, слышишь? Иначе нам всем будет очень плохо.
— Никому не скажу, — поклялся Бруно, который обожал тайны и почти всегда надежно хранил их, разве что за исключением тех случаев, когда раскрыть тайну было совершенно необходимо, либо когда хранить молчание было ну просто выше его сил.
— Ладно. Вот что мне известно… — начала Мария.
В тот день Бруно опоздал на встречу со Шмуэлем, но его новый друг, как обычно, ждал на условленном месте, сидя на земле скрестив ноги.
— Прости за опоздание. — Бруно просунул сквозь проволочную ограду хлеб с сыром. Точнее, то, что от него осталось, Бруно все-таки проголодался по дороге. — Я разговаривал с Марией.
— Кто это, Мария? — Шмуэль с жадностью вгрызался в хлеб.
— Наша горничная. Она очень хорошая, хотя папа и говорит, что она нам дорого обходится. Она рассказала мне о Павле, человеке, который чистит овощи и прислуживает за столом. По-моему, он живет на твоей стороне ограды.
На мгновение Шмуэль перестал жевать.
— На моей стороне?
— Да. Ты его знаешь? Он очень старый и носит белую куртку, когда прислуживает за ужином. Ты наверняка его видел.
— Нет, — Шмуэль помотал головой, — я такого не знаю.
— Да не может быть. — Бруно даже решил, что Шмуэль нарочно отнекивается, чтобы подразнить его. — Он пониже других взрослых, седой и немного сутулится.
— Ох, ты не понимаешь, как много людей живет по эту сторону ограды, сказал Шмуэль. — Нас здесь тысячи.
— Но этого зовут Павел, — не унимался Бруно. — Когда я упал с качелей, он прочистил мне рану, чтобы не случилось заражения крови, и перевязал колено. Но я не о том хотел сказать. Самое главное, этот Павел тоже родом из Польши. Как и ты.
— Тут очень много людей из Польши, почти все, — равнодушно заметил Шмуэль. — Хотя некоторые из других мест. Например, из Чехословакии или…
— Вот я и подумал, что если вы земляки, ты должен его знать. В общем, в своем родном городе он был врачом, прежде чем приехал сюда, а здесь ему не разрешают лечить людей, и если папа узнает, что он обработал мою ногу, когда я поранился, беды не миновать.
— Военным не нравится, когда люди выздоравливают. — Шмуэль проглотил последний кусок хлеба. — Им больше нравится, когда все получается наоборот.
Бруно кивнул, хотя не совсем понял, что Шмуэль имеет в виду. Он помолчал, уставившись в небо, затем глянул сквозь проволоку и задал еще один вопрос, давно вертевшийся у него на языке:
— Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
— Я хочу работать в зоопарке, — ответил Шмуэль.
— В зоопарке?
— Я люблю животных, — застенчиво объяснил Шмуэль.
— А я буду военным, — твердо заявил Бруно. — Как папа.
— Я бы не пошел в военные.
— Конечно, не таким, как лейтенант Котлер, — поспешил уточнить Бруно. — Этот только и знает что расхаживать всюду словно у себя дома, хихикать с моей сестрой и шептаться с мамой. По-моему, он вообще не очень хороший военный. Я же хочу стать таким, как папа. Одним из лучших.
— Хороших военных не бывает, — произнес Шмуэль.
— Еще как бывает! — возразил Бруно.
— Кто же?
— Ну, мой отец хотя бы. Вот почему он ходит в такой потрясающей форме, и все называют его комендантом и делают, что он велит. У Фурора на его счет большие планы, потому что он очень хороший военный.
— Хороших военных не бывает, — угрюмо повторил Шмуэль.
— Кроме моего отца, — не сдавался Бруно, надеясь в душе, что Шмуэль не будет стоять на своем. Бруно очень не хотелось ссориться: в конце концов, здесь, в Аж-Выси, Шмуэль был его единственным другом. Но отец есть отец, и Бруно считал, что нельзя позволять другим людям дурно отзываться о нем.
Несколько минут мальчики сидели не шевелясь и молчали. Каждый опасался ляпнуть что-нибудь, о чем бы потом пожалел.