Утреннее море - читать онлайн книгу. Автор: Маргарет Мадзантини cтр.№ 12

Ей хочется, чтобы песок попадал в глаза, в волосы.

Где кафе «Гамбринус», где кино под открытым небом, где гулянья на площади Италии? Где все ее друзья?

Никто с ними не здоровается: они не знают здесь никого.

Вонь от мусоросжигательной печи, запах жженой резины. Они ложатся спать под этот запах, проникающий в комнату. Ароматические свечи закончились. Они покупают в универмаге свечи фабричного изготовления, пахнущие лимоном. Санта говорит, что это ненастоящий воск, что это гадость.

Отец говорит, что все это — временное решение.

Потом государство выделило им квартиру — на Сицилии. Казалось, настало время возрождения.

Черная коробка. Окна, за которыми видна стена. Портовый район, вдали от центра.

Родители так и не привыкли к новому жилищу. Они ели сардины из банки, смотря в телевизор. Все было незнакомым, и они были незнакомы всем и вся.

Безмолвные, как изваяния из песка.

Отец уходил, чтобы поискать работу. Анджелина вспоминает, как мать дотрагивалась до него сзади, обмахивая спину. Антонио оборачивался: Что такое? Я испачкался?

Санта провожала его до двери и потом стояла, глядя в узкий темный пролет, на уходящие вниз ступени. Она осторожно вдыхала запах других существ, варившихся в этом котле. Запах подливки из кабачков.

Словно мышка, она ждала, когда можно будет выскользнуть наружу.

В этой новой жизни не было человеческих лиц — только грубо орущие силуэты, которым не было до новоприбывших никакого дела.

В Триполи обитало множество нищих — по большей части старых берберов в замызганных галабеях, с дырками на месте пуговиц. Но многие были неграми — калеками, бежавшими из мест массовой резни. Санта не пускала нищих в мастерскую, но обязательно давала им что-нибудь: черствый хлеб, свечу на ночь.

Теперь они сами стали бедняками. Белыми бедняками, эмигрантами. Теперь у каждого из них взгляд пропащего человека.

Они поднимают глаза лишь для того, чтобы найти подтверждение своего существования в других людях, идущих по улице.

Семидесятые годы, разобщенный мир. Диаспора беженцев никого не интересовала. Грязный след эпохи колониальных захватов, о которой не хотели вспоминать.

Настоящей ссылкой было это: невозможность найти понимание ни в ком.

Антонио носил с собой черную пластмассовую барсетку, набитую документами, потрепанными от стояния в очередях, от объяснений, во время которых у него потели ладони. Приходилось то и дело показывать бумаги, доказывая, что он — репатриант.

С той стороны окошка на него глядели злобно и встревоженно.

Зачем вы вернулись? Чтобы отнять работу у других итальянцев — настоящих, родившихся и выросших здесь? Или чтобы пополнить ряды безработных?

В конце концов, они сами стали причиной своих бед. И не важно, что они были детьми крестьян, которых погнали в Ливию пропаганда и голод.

Каддафи отнял у них все. Вина изначально лежала на Италии. А теперь, через много лет, ответ пришлось нести им. Небольшой кучке обездоленных.

Поначалу они еще чувствовали себя заодно с другими изгнанниками, но потом перестали искать общения с ними. Все связи порвались.

Они остались одни, словно обезьяны, которых погрузили в кипящее масло. Они ухаживали за своей раной в молчании, нарушаемом лишь вздохами.

У Санты опустились руки. Где-то в глубине души она стала переживать свою вину — и выглядеть соответственно. Ей не удавалось стряхнуть с себя растерянность, избавиться от чувства собственной второсортности. Опустошенный человек способен на что угодно — и, припертый к стене, может признаться в убийстве, которого не совершал. Они ведь не уничтожали бедуинов в концлагерях — нет, они всего лишь работали, делали Ливию лучше, рыли колодцы, прокладывали трубы. Они отцеживали и очищали килограммы воска, благословленного епископами и имамами.

Антонио всегда был хилым, одежда болталась на нем, как на деревянных плечиках. Теперь Санта выглядела такой же хрупкой, как он, и даже больше. Она бормотала в тишине о чем-то своем, вспоминала о мертвом младенце, оставшемся на христианском кладбище в Триполи. Его прах не успели вывезти: не было денег, чтобы подкупить кого-нибудь из нужных людей. Санта встряхивала головой — точь-в-точь птица, что дотягивается до зернышка со слишком далекой ветки. Она похудела на двадцать кило.

Анджелина вспоминала, как увидела груди своей матери. Та мыла посуду в маленькой раковине, рядом с которой стояла стиральная машина. Некогда внушительные, они превратились в два пустых мешка с лиловыми заплатками.

Они ждали. Ждали, что им выплатят возмещение, как репатриантам.

Все разговоры были только об этом возмещении, которое вернуло бы им равноправие.

И потом этот вопрос, задававшийся снова и снова: почему Моро отверг приглашение Каддафи? Почему Италия так легкомысленно относится ко всему этому? Ну да, правительственный кризис. Но отчего не подумали о них, ливийских итальянцах? У них были имена и фамилии, у них были лица, у них были свои мертвецы на кладбище — например, дети, погибшие от эпидемии гастроэнтерита.

И что же получили их матери после стольких страданий?

Речь шла не только о деньгах. Они хотели вернуть себе доброе имя и место обитания. Вернуть свое достоинство. Получить возмещение за всю выплюнутую соль, за всю пролитую кровь.

Сказать, подняв голову: Наша страна все нам возместила. Мы — жертвы истории.

В этой тщетной борьбе прошли годы. Тщетными стали слова, повторявшиеся слишком часто. Мысли — все равно что удушающий газ.

Эра терроризма, загадочных убийств, секретных служб.

История их исхода разлетелась в клочья, точно бумажный змей, порванный сильным ветром.

Они стали старым снимком, крошечной кучкой людей, ненужным напоминанием. Группой изгнанников в большом ресторанном зале, заказывающих кускус.

Одна рука стала плохо слушаться Санту. Боль проникла теперь и в кости.

Она пошла в поликлинику к психиатру, чтобы тот выписал лекарство: ложась в постель, по ночам она задыхалась. Казалось, кто-то душит ее изнутри. Грудь наливалась свинцом. Гробы, доставленные в Италию на истребителях. А ее малыш остался там, на перепаханном кладбище. Ей не удавалось похоронить боль: плоть от ее плоти была брошена там, где могилы осквернялись религиозными фанатиками и разворовывались из-за грошовой цепочки с кораллами.

Она вспоминала о том, как в воске плавали пустые ячейки сот.

Глаза Антонио, казалось, были вымазаны помадой.

Он нашел работу: сначала упаковывал офисную мебель, потом перешел в какое-то учреждение. Безукоризненная честность заставляла его сидеть до глубокой ночи, пока не сходились все счета. Это была настоящая мания.