Стезя смерти - читать онлайн книгу. Автор: Надежда Попова cтр.№ 38

– Ну, пусть; поглядим, что ты тут еще измыслил…

– Не измышления, но факты, – притворно обиженно надувшись, отозвался Курт и отвернулся, взгромоздив ногу на окно и обхватив колено руками; Ланц нахмурился, окунув взгляд в написанное неохотно и медленно, словно входя в ледяную воду в жаркий день.

За его реакцией Курт не следил – смотрел вниз, на видную с этого этажа соседнюю улицу и крыши домов, на редких голубей, облюбовавших чердаки Друденхауса (не он первый уже задумался над тем, почему нигде больше эти божественные, но весьма неопрятные создания не поселились, игнорируя даже кровлю сбора); наконец, когда за спиной послышался еще один тяжкий вздох, он обернулся, ожидая вердикта.

– И чему ты так радуешься? – все еще недовольно осведомился Ланц, глядя на его улыбающееся лицо; Райзе отозвался первым, забрав у напарника исписанные листы и тоже пробежав глазами текст отчета:

– Temeritas est florentis aetatis [55] … Хотя, Дитрих, академист, похоже, прав.

– Поглядим, – возразил тот. – На продолжение дела, я так мыслю, Керн благословение даст; лично мне сдается, здесь и в самом деле что-то есть. И уж так и быть, пиши запрос о возмещении расходов на осведомителей, я передам. Что думаешь теперь?

Курт перестал улыбаться, чувствуя, что на щеки наползает краска, и смущаясь еще более от того, что это было видимо старшим; отвернувшись и снова уставившись за окно, он пожал плечами, понизив голос:

– Собственно, я не совсем уверен… Словом, мне нужен совет.

– Ущипните меня, – с преувеличенным изумлением прокомментировал Ланц; Курт поморщился:

– Дитрих, я серьезно. Для меня это проблема… Мне весьма мало известны, так сказать… принципы того, quo pacto deceat majoribus uti [56] …

– Короче, – поторопил его Ланц; он кивнул:

– Да… До сей поры, видишь ли, мое общение с высшим обществом ограничивалось беседами с провинциальным полусумасшедшим бароном; чисто в теории я знаю, что на наши вопросы обязан ответить хоть сам князь-епископ, однако же вполне отдаю себе отчет и в том, что мое неверное поведение может выйти боком нам всем…

– Еще короче, абориген; я тебя что-то не пойму.

– Хорошо, – решительно кивнул Курт и договорил уже на одном дыхании: – Мне стало известно, что графиня Маргарет фон Шёнборн почасту общалась с кёльнскими студентами, в том числе и с покойным Филиппом Шлагом; поэтому мне пришла в голову мысль задать ей пару вопросов. Но я не знаю, насколько мне можно быть настойчивым в этом отношении и…

– Euge! Macte virtute! [57] – провозгласил Райзе, тяжело хлопнув его по плечу; Курт схватился за стену, едва не перекинувшись наружу, и вскочил на ноги.

– Ты что, спятил? – вырвалось у него не слишком обходительно; сослуживец рассмеялся, подмигнув Ланцу.

– А я-то думал – почему он так за это дело уцепился; оказывается, чтоб изыскать законный метод подкатить к нашей прекрасной госпоже! Ай да академист, вот это мозги; мне этого в голову не пришло…

– Неправда! – возразил Курт, чувствуя, что теперь уже бледнеет и злиться начинает не на шутку – отчасти на Райзе, отчасти – на себя самого, понимающего в глубине души, что в словах старшего есть немалая доля истины. – Все не так!

– Густав, утихни, – оборвал Ланц сослуживца, едва успевшего открыть рот для очередной шпильки, и воззрился на Курта непонятным взглядом – он так и не понял, придирчивым или понимающим. – Ты серьезно, абориген? Собираешься допрашивать племянницу герцога? Quo argumento? [58]

– Не допрашивать, Дитрих; у меня ведь нет никаких подозрений, никаких претензий или обвинений, просто она еще один свидетель, знавший покойного лично… – Курт поднял глаза к лицу Ланца, силясь понять, есть ли во взгляде старшего хоть тень насмешки; сослуживец был серьезен, и он с облегчением перевел дух – принужденные оправдания сбивали его с мысли и начинали вызывать в себе самом невнятные сомнения. – Всего пара вопросов – насколько хорошо они были знакомы, не откровенничал ли он с ней…

– Есть причины так думать?

Курт неловко дернул плечом, тут же кивнув, и пояснил негромко, снова отведя взгляд в сторону:

– Не могу сказать в точности; скорее, лишь некоторые подозрения. Но, Дитрих, когда я только просил о начале самого́ дела, у меня тоже не было ничего, кроме подозрений, однако же…

– Ну-ну-ну, – нахмурился тот, – только не надо теперь каждую бочку затыкать твоими прозрениями; в твоих бумагах об особых способностях ничего не упомянуто, посему от тебя я буду требовать того же, чего от меня потребует Керн, – явственных и вразумительных обоснований.

– Значит, – ощутив, как сердце падает вниз, уточнил Курт, – ты бы мне советовал… не говорить с ней?

– Нет, это так, к слову, – отмахнулся тот. – Ничего необычного в этом нет; просто не наглей и чрезмерно уж прямо не подкатывайся.

– Дитрих! Я не…

– Да-да, – оборвал Ланц. – Разумеется.

Курт отступил назад, собравшись снова возразить, встретился глазами с хохочущим взглядом Райзе и лишь махнул рукой, развернувшись к выходу.

– Да пошли вы, – обессиленно пробормотал он, распахивая дверь.

– И тебе успехов! – донеслось ему в спину с глумливым смешком.

В Друденхаусе Курт оставаться не стал, возвратившись в свое тесное и неимоверно скучное сегодня жилище, не зная, куда себя деть на оставшееся до вечера время. Взгромоздившись на кровать и забросив скрещенные ноги на спинку прямо в сапогах, он поместился головой на руки и вперился невидящим взглядом в потолок, тщетно стараясь не замечать издевательской физиономии Бруно. Покрутившись подле с минуту и осознав, что никаких указаний не будет, тот ушел в свою комнатушку, покинув господина следователя наедине с мыслями; мысли вновь стали рассеиваться, собираясь вкупе с невероятным усилием, точно разбежавшиеся в грозу овцы. Надлежало бы заставить себя поразмыслить над тем, что он делал бы, не будь в свидетелях (каковое свидетельство, если сказать правдиво, к тому же не особенно важно и весьма натянуто) Маргарет фон Шёнборн, или если б свидетелем был граф, а не графиня, или же если б оная графиня оказалась горбатой прыщавой дурой; однако заставить себя задуматься о деле, как еще только сегодня утром, всего час назад, Курт так и не смог. Эти перепады в его настроении и самочувствии, ввергающие его то в сверх меры оживленное состояние почти эйфории, то в тоску, лишающую само бытие цели без помыслов о том, о чем размышлять было тягостно, то в прострацию без единой вовсе мысли, были не по душе и ему самому, почти страша своей непредсказуемостью и силой.