— Как зовут мальчика? — спросил воин.
Мать удивила его, ответив вопросом на вопрос:
— А как твое имя, воин?
— Эреб. Меня зовут Эреб.
— Спасибо, господин Эреб. Это мой сын, Аргел Тал.
Аргел Тал. Последний ангел. Он родился слабым маленьким существом в год засухи, и этим именем был назван последний ребенок, принесенный его матерью в этот сухой и томимый жаждой мир.
— Прости меня, — прошептал он.
Он не собирался произносить эти слова вслух, но не пожалел, что сделал это.
— Брат? — снова затрещал голос Торизиана. — Повтори, пожалуйста.
Взгляд серых глаз Аргел Тала стал твердым, как кремень.
— Всем Несущим Слово, — произнес он. — Открыть огонь.
Глава 26
РЕЗНЯ НА ПОСАДОЧНОЙ ПЛОЩАДКЕ
ПРОБОИНА
В ТЕНИ ОГРОМНЫХ КРЫЛЬЕВ
Торизиан отшвырнул в сторону тело своего сержанта и пополз вперед. Счетчик боезапаса вспыхнул в тот же миг, как только он сжал рукоять. Информация не сулила ничего хорошего. В грохоте бушующей стрельбы он выхватил боевой нож.
— Победа или смерть! — выкрикнул он боевой клич своего легиона. — Нас предали! В атаку!
Он поднялся, чтобы бежать, но болтерные снаряды застучали в грудь и наплечники, раскололи броню, и он покачнулся. Он вынес полученные повреждения ровно столько времени, чтобы их успел показать ретинальный дисплей. Торизиан зашатался, ощущая клокочущую в горле жидкость. В груди скопилась влага, мешавшая дышать.
Голубая вспышка ударила его, налетев ниоткуда. Луч, ярче, чем солнце, швырнул обратно на землю. Там он и умер, рядом со многими своими братьями, рассеченными лазерным огнем. Он умер от ранений раньше, чем успел захлебнуться наполнявшей легкие кровью.
Передние ряды Гвардии Смерти легли, словно скошенные, и линию детонации болтерных снарядов усеяли обломки доспехов и кровавые брызги.
Астартес в черной броне падали на четвереньки, но тотчас попадали под непрерывную стрельбу, добивавшую тех, кто уцелел после первого залпа, направленного в голову и грудь. Через несколько секунд после начала болтерной стрельбы из-за спин Несущих Слово ударили ослепительно-яркие лазерные лучи. Орудия «Лендрейдеров», «Хищников» и турельные установки оборонительных бастионов оставили выбоины и в рядах Гвардии Смерти, и на земле, где они стояли.
Аргел Тал видел лишь малую часть общей картины. Льдисто-голубые лучи толщиной с руку заметались над головой, оставляя траншеи в почве и рассекая тела. Радом с ним, молча сжимая в руках топоры и мечи, стояли Гал Ворбак. Железные Воины и Несущие Слово вокруг них время от времени перезаряжали оружие и вновь продолжали стрельбу, метали гранаты и готовились отступать.
Аргел Тал как будто находился в эпицентре шторма и наблюдал за битвой из-под полуопущенных век. Канал связи с Торизианом оставался включенным достаточно долго, чтобы он услышал, как умирает воин. Когда капитан рухнул на землю, в воксе раздавалось только хриплое бульканье.
Кор Фаэрон провел языком по своим пожелтевшим зубам.
Вокруг них бушевал ветер, с ревом проносившийся по Ургалльскому ущелью, почти заглушая грохот битвы. Он не приносил свежести, поскольку был насыщен выхлопными газами танков.
— Я не вижу, — признался он. — Слишком далеко.
Легион Несущих Слово занял позицию на западном фланге и был готов обрушиться сверху и атаковать Гвардию Ворона. На крыше командирского танка стояли трое; серо-бронзовую броню «Лендрейдера» украшали развевающиеся знамена и миниатюрные гравировки надписей, занимавшие все видимые плоскости.
Кор Фаэрон, магистр веры, безуспешно щурился, стараясь разглядеть посадочную площадку. Он снял шлем и в терминаторском доспехе выглядел сутулым бронированным гигантом.
Рядом с ним стоял Эреб и благодаря усиленному зрению Астартес все отлично видел.
— Мы побеждаем, — сказал он. — Все остальное не имеет значения. — Едва уловимый отблеск в глазах выдал его хорошее настроение. Эреб был черствым по своей натуре, до самой глубины души. — Но Гвардия Ворона уже атакует баррикады. С другой стороны, далеко от них, Саламандры падают под огнем других легионов. А посреди всего этого несколько оставшихся Железных Рук окружают своего обреченного повелителя.
Лоргар возвышался над ними обоими, но не обращал ни малейшего внимания на предательскую стрельбу, открытую по Гвардии Ворона и Саламандрам. Он смотрел в центр поля боя, широко раскрыв глаза и приоткрыв рот. Он смотрел, как его братья убивают друг друга.
Фулгрим и Феррус размахивали оружием, сверкавшим в лучах заходящего солнца. Ветер относил в сторону лязг и скрежет ударов, но даже в тишине от поединка было невозможно оторваться. Никакое зрение, кроме глаз примарха, не могло бы уловить эти мгновенные и плавные движения. Идеальность схватки едва не вызвала улыбку на губах Лоргара.
Лоргар знал их обоих, хотя и не так хорошо, как ему этого хотелось бы. Его попытки сблизиться с Фулгримом всегда отклонялись с дипломатическим изяществом, но раздражение его брата было вполне объяснимо: Лоргар, единственный из сыновей Императора, считался неудачником, о чем нельзя было умолчать. Даже пятьдесят лет, прошедшие после его унижения в Монархии, когда Несущие Слово завоевали больше миров, чем любой другой легион, стремясь сравняться с Сынами Хоруса и Ультрамаринами, не изменили его мнения. Фулгрим не желал иметь с ним дела. Повелитель Детей Императора — как же он гордился, что лишь его сыновьям позволено носить на груди символ аквилы, — никогда не выражал своего недовольства открыто, но чувства Фулгрима были предельно ясны. Он не ценил ничего, кроме совершенства, а Лоргар был навечно запятнан своими пороками.
Феррус, повелитель Железных Рук, в противоположность Фулгриму был существом открытым. Его чувства всегда были на поверхности, так же как и страсть его легиона на поле боя. Феррус сдерживал свой гнев, но никогда его не прятал, требуя того же от своих воинов. Феррус, оказываясь на Терре, всегда дорожил своим временем и работал в кузнице, придавая металлу форму оружия, достойного его братьев-полубогов. А Лоргар запирался во дворце и обсуждал вопросы философии, древней истории и человеческой природы с Магнусом и самыми смышлеными из советников и помощников Императора.
Воспоминания о моменте наивысшей близости между ними вряд ли были достойны любого семейства. Лоргар пришел в кузницу к Феррусу и застал его за изготовлением чего-то литого и опасного, явно предназначенного для того, чтобы стать орудием войны. Казалось, примарх Железных Рук способен только на это.
Зная, что ехидство — мелочная черта характера, Лоргар попытался сдержаться.
— Интересно, можешь ли ты создать орудие созидания, а не разрушения?
Он постарался улыбкой стереть всякий намек на язвительность, но тем не менее очень неуютно чувствовал себя по соседству с жарко пылающим горном.