Таинственная история заводного человека - читать онлайн книгу. Автор: Марк Ходдер cтр.№ 62

— Самомесмеризм.

На каминной полке тихо постукивали часы. С улицы доносились отдаленные крики и шумы… Пара минут прошли. Герберт Спенсер глубоко вдохнул, прочистил горло и начал говорить. Причем заговорил он языком безупречно образованного человека:

— Джентльмены, — начал он, не меняя позы и не открывая глаз, — я готов предложить вам немного пищи для ума. Представьте себе, что вы ослепли и не знаете, где находитесь. Вы вытягиваете руки и медленно идете вперед, пока не натыкаетесь на стену. Это может быть одна большая стена, преграждающая вам путь, а может быть и стена в комнате: этого вы не знаете. Однако вы уверены, что стена существует. Что вы сделаете? Я не имею понятия. Но вот что я знаю совершенно точно: какое бы действие вы ни выбрали, вы будете исходить из того, что дошли до стены. Может быть, вы переберетесь через нее, может быть, попытаетесь ее разрушить, а может быть, построите дом, прилегающий к ней.

Бёртон и Суинберн переглянулись, потрясенные красноречием и великолепным голосом своего друга; кроме того, они пока не понимали, куда он клонит.

— Зададим себе вопрос: если бы вы были не единственным слепым, который уперся в стену, — скажем, рядом с вами еще двадцать таких же слепых, — то кто из вас способен лучше всего справиться с ситуацией? Я не говорю о наиболее сильном, умном или решительном — нет. Я спрашиваю: кто из вас обладает способностями и качествами, которые помогут лучше приспособиться к существованию стены? Вы меня понимаете?

— Конечно, — ответил Суинберн. — Помнишь, когда мы первый раз встретились, ты сказал: «Выживают наиболее приспособленные»? Ты ведь это и имел в виду, не так ли?

Спенсер открыл глаза, странно остекленевшие, и выставил в сторону поэта палец:

— Именно так. Только не ошибитесь, считая, будто наиболее приспособленные — это самые здоровые, умные или еще что-нибудь в этом духе. Нет, я имею в виду, что, например, квадратная свинья наиболее приспособлена к квадратной дыре. Приспособленный человек устроен так, что подходит именно к тем условиям, в которых он оказался. Это связь в обе стороны: особая природа личности противостоит особой природе реальности. Или, я бы сказал, тому, чем реальность кажется.

— Кажется? — спросил Бёртон.

— Конечно. Ибо невозможно узнать, правильно ли мы воспринимаем реальность. Мы можем иметь дело лишь с собственным представлением о ней — не более того.

Бёртон нахмурился и кивнул:

— Невозможность полного знания? Мы видим — или, в случае с вашими слепыми, ощущаем — только наружность.

Спенсер опять закрыл глаза и сплел пальцы у лица:

— Да, что-то в таком духе, но я не исхожу из того, что наши чувства обманывают нас. Пусть мы знаем лишь малую часть реальности — тем не менее это реальность, и мы постигаем ее, так что наше представление о ней имеет определенную ценность. Я утверждаю, что само существование есть непрерывное приспособление внутренних связей ко внешним условиям. И это приводит нас к главному вопросу, ибо если бы наше существование зависело не от способности приспосабливаться, а от силы, выносливости и здоровья, притом что реальность была бы целиком и полностью нами измерена и изучена, тогда определить индивидуальные возможности выживания одного человека по отношению к другому было бы относительно просто. Именно на этом основании евгеники предлагают улучшить человеческую породу. Но они ошибаются, ибо не замечают, что поскольку реальность одного человека не обязательно совпадает с реальностью другого, то и желаемые качества у разных людей тоже будут различны.

Суинберн возбужденно подпрыгнул на стуле:

— Понял, понял! Человек, который преодолевает барьер, нуждается в ловкости и силе, чтобы перелезть через него. Человеку же, который считает его основанием, больше подойдет талант архитектора и строителя.

— Именно так, — не открывая глаз, кивнул философ. — Разнообразные понятия о жизни и о том, как лучше приспособиться к ней, заставляют человеческую расу развиваться в сторону разнообразия. Каждый специализируется во всё более узкой области и изменяется таким образом, чтобы как можно лучше приспособиться к своему собственному восприятию реальности. Поэтому, для того чтобы компенсировать такое разнообразие, человеческий род развил способность интегрировать в наше общество почти любого. И я уверен, что если мы разрешим евгеникам изменять породу в соответствии с их бесконечно узкими критериями, то результатом окажется разрыв всех связей между людьми, и они будут обречены на неизбежное вымирание.

Не спуская глаз со Спенсера, Бёртон подошел к своему любимому креслу и сел в него:

— Я мог бы согласиться с тобой в том, что касается взаимосвязанных различий, — задумчиво сказал он, — но не кажется ли тебе, что преобладающее разделение способно погубить общество? Я говорю о том, что мы видели сегодня: о разделении общества на элиту и простонародье.

— Да, капитан Бёртон, ты попал в самую точку. Подход евгеников, конечно, ошибочен, но они совершенно правы, утверждая, что наше общество должно либо измениться, либо погибнуть. Именно это заставило меня спроецировать теорию Дарвина на общественные отношения.

— Что-что?

— Видишь ли, если мы перенесем механизм естественного отбора из биологии в социологию, то немедленно увидим, что сейчас взаимосвязь достигла такого состояния, которое блокирует всякую эволюцию: специализация индивидуумов зашла слишком далеко. Возьмем нашего доисторического предка. Он умел разводить огонь, делать оружие, охотиться, сдирать с животных шкуры и прикрываться ими, готовить их мясо на костре и поедать их плоть, делать из их костей инструменты и так далее. Что из всего этого может сделать человек девятнадцатого столетия? Ничего! Зато у нас есть инженеры, кузнецы, портные, повара, ремесленники и строители: каждый из них — замечательный специалист в своей области и совершенно ничего не смыслит в других!

Спенсер снова открыл глаза и обернулся к Адмиралу Лорду Нельсону, стоявшему на своем обычном месте у бюро.

— Говорят, что империя развивается. Ничего подобного: это коварный миф! Посмотрите на этого латунного человека: развиваются наши орудия труда — не мы! Мы же идем в противоположном направлении. Пока элита, всё больше отделяющая себя от простого народа, собирает информацию о том, куда идет мир, большинство населения постоянно совершенствуется в одной-единственной области, всё меньше понимая остальные.

В ответ Суинберн перефразировал слова Бёртона, сказанные в тот вечер, когда был ограблен Брандльуид:

— Приобретение знаний стало настолько трудным, что все бросились в объятия веры!

— Очень печальная ситуация! — заметил Спенсер. — Вот принцип, который стал плотиной на пути любой информации, опровержением любых рассуждений, способом сохранить народ в вечном невежестве: неуважение знаний; неуважение, вырезанное из непоколебимого камня веры. Таким образом, джентльмены, массы не только охраняют от знаний, которые помогли бы им адаптироваться и эволюционировать, но и они сами активно отвергают их. Рассудки попадают в плен укоренившихся социальных условий. Родители-рабочие внушают своим детям, что реальность преподносит им лишь тяжкие испытания, их удел — бедность, а мелкие вознаграждения можно получить только борьбой и работой. Зачем же, спрашивается, они должны учить детей чему-то другому, если сами живут в тех же самых условиях? Ребенок считает слова родителей неоспоримой правдой: другой для него не существует. Желание изменений остается несбыточной мечтой. Адаптация обесценилась. Эволюция остановилась.