«А вот это действительно интересно». Подобная секретность говорила о необычайной важности экспедиции.
— Что-нибудь еще?
— Они брали груз — под пузом цеппеля висел большой контейнер, а вернулись без него. А еще я видел их, когда они только прилетели: Гатов был мрачен, будто мешок дерьма сожрал, а Дагомаро сиял, словно в лотерею выиграл.
«У них получилось, но Павла это не обрадовало?»
— Нет мыслей, что за груз они брали в путешествие?
— Контейнер доставили из личной лаборатории Гатова — у него целый ангар в распоряжении, куда никому хода нет. А чем он там занимается… — Было видно, что Свельдо очень хочется еще раз доказать свою полезность, но придумывать подробности предатель боится. — Ходили слухи, что в лабораторию привозят снятые с цеппелей астринги.
— Астринги?
— Я сам не видел — ребята говорили. Вы ведь просили слухи… сплетни…
— Астринги…
Уникальные машины, с помощью которых астрологи создавали переходы через Пустоту, с помощью которых цеппели за считаные минуты преодолевали невероятные межзвездные пространства. Энергия при этом выделялась колоссальная, но использовать ее для чего-то иного ученые не умели.
Обычные ученые.
Астринги строили только на Герметиконе: никто больше не знал секретов обработки астрелия и не понимал принципов работы удивительной машины.
«Но Гатов — не обычный ученый!»
Перед глазами Руди появилась гигантская подводная воронка. И голос Абедалофа: «Полгода назад на этом месте стоял остров»…
Свельдо продолжал говорить. Торопливо, боясь быть прерванным, и слова его наскакивали одно на другое, сливаясь в длиннющее нечленораздельное предложение, но Йорчику было все равно — он предателя не слушал.
«Астринг… Проклятье! Неужели Гатов отыскал способ высвобождать энергию астринга?!»
* * *
— Здесь довольно узко, — прокомментировал Помпилио, перемещаясь на место второго пилота.
Именно перемещаясь, а не пересаживаясь, потому что до кабины адиген добрался с помощью Валентина и рослого механика. Они осторожно извлекли дер Даген Тура из инвалидного кресла и бережно пронесли на руках через весь паровинг. Недлинное путешествие сопровождалось пыхтением носильщиков — Помпилио никогда не был тощим — и стоическим молчанием адигена. Соответственно, первое язвительное замечание он отпустил, лишь оказавшись в кабине.
— Теперь я понимаю, почему пилоты управляют паровингом по очереди — чтобы локтями не толкаться.
— Тем не менее ты здесь как-то поместился, — заметила Кира. — Даже раздутое самомнение не помешало.
Теодор бросил на нее выразительный взгляд, но промолчал. И отметил, что мессер позволяет дерзкой на язык девчонке больше, чем следует.
— Значит, не такое уж оно и раздутое.
— Со стороны виднее. — Кира извлекла из-под кресла пыльный кожаный шлем и протянула его дер Даген Туру. — Надень.
— Зачем?
— В целях безопасности. Если мы грохнемся, шлем сохранит для потомков форму твоей ценной головы во всей красе.
— А парашют на борту предусмотрен? Я лучше его надену, чтобы сохранить ценного себя во всей красе.
— Мне кажется, в шлеме ты будешь выглядеть милым, — рассмеялась девушка. И повторила: — Надень, пожалуйста.
Отказать жизнерадостной Кире было решительно невозможно. Помпилио покосился на Валентина — тот молниеносно покинул кабину, утянув за собой механика, — и нахлобучил на голову шлем:
— Так?
— Когда вернемся в город — обязательно сфотографируемся.
— Если вернемся.
— Не доверяешь паровингам? — удивилась Кира.
Швартовы отданы, и самолет, буксируемый паровым катером, стал медленно отходить от пирса, одновременно разворачиваясь к океану. У «прогулочного» пирса, являющегося частью главной набережной Унигарта, редко появлялись паровинги, а потому поглазеть на маневры крылатой машины собралась изрядная толпа.
— Не доверяю? — Помпилио снял шлем и бросил его в угол. — Нет, они меня удивляют.
— Чем?
— Хотя бы тем, что способны взлетать. Не говоря уж о том, чтобы преодолевать расстояния.
— Плохо учился в школе? — язвительно осведомилась девушка.
— Плохо учился дома, — уточнил дер Даген Тур.
— Все время один? — с притворной грустью протянула Кира. — Бедненький. Тебе, наверное, жилось ужасно скучно?
— Только до тех пор, пока меня не отправили в Лингийскую военную академию.
— Мечтал служить в армии?
— Не особенно, но такова семейная традиция, — объяснил Помпилио.
— Дети дара получают лучшее?
— Дети дара становятся воинами.
— Чему же ты научился в академии?
— Заправлять койку. — Дер Даген Тур потер подбородок. — Но почему мы вдруг заговорили о моем образовании?
— Если ты учился в школе, то должен понимать, что в основе полета лежат физические законы.
Катер вытолкал паровинг за пределы акватории и ушел, оставив машину один на один с бескрайним Баниром. Прогулочные суда держались на почтительном расстоянии, и ничто не мешало самолету рвануть к небу.
Кира запустила двигатели, наполнившие кабину громким рокотом.
— Физику процесса я понимаю, — не стал отрицать адиген. — Но все равно считаю, что в самой концепции аппаратов тяжелее воздуха заложено нечто противоестественное.
— Людям вообще противоестественно летать, но ведь хочется.
— И нравится.
— Очень.
Кира улыбнулась, и паровинг плавно пошел вперед. Сначала мягко, словно прогулочная лодочка, которую легонько оттолкнули от причала, но с каждой секундой все быстрее и быстрее, стремительно набирая скорость и все выше подпрыгивая на волнах. Из моря в небо, минуя землю.
Казалось, в эти мгновения пилот обязан быть предельно сосредоточен, однако Кира спокойно продолжила разговор:
— Хочешь ты или нет, но за самолетами — будущее.
— А за цеппелями — Герметикон.
— До тех пор пока мы не придумаем, как заставить астринг работать на самолете.
— Не придумаете.
— Посмотрим.
Взлет она специально сделала жестким — хотела произвести на адигена впечатление. Тяжелая машина резко забрала вверх, не вертикально, конечно, — тяги не хватило бы, — но и не комфортно для экипажа, и мощный рывок паровинга можно было запросто спутать с прыжком.
— Любишь ходить по краю?
— Люблю чувствовать скорость, — ответила Кира, аккуратно выравнивая машину. — Люблю видеть, как несется навстречу океан. Спереди несется, убегает вниз, но не достает меня даже в самую сильную бурю. И не заканчивается. Я люблю летать над Баниром, потому что он никогда не заканчивается.