Но это была единственная возможность достать Кэмерона.
Террорист умер после завтрака. Отдал тарелки и приборы через окошко в двери. Прошёлся по камере, поглаживая ручкой раздавшийся животик да насвистывая залихватский мотивчик, чему-то улыбнулся, остановившись рядом с койкой, и вдруг упал. Не медленно опустился на пол, а именно упал, потому что руки и ноги отказали мгновенно, не дав возможности подскочить к двери и постучать, призывая на помощь. И закричать не получилось: изо рта Кэмерона обильно пошла кровавая пена. Когда же она закончилась, голосовые связки оказались парализованными.
А вот сознание не исчезло, не потерялось, потому что боли не было, только неприятный привкус крови во рту, ощущение безмерной слабости и отчётливое понимание надвигающегося конца. Именно в этом заключался главный эффект старинной адигенской отравы: тридцать минут парализованный Кэмерон тоскливо ждал смерти, тридцать минут понимал, что всё кончено, а это самое «всё» никак не кончалось. Тридцать минут преступника безжалостно держали на пороге и лишь потом впустили в никуда.
* * *
– Ты всегда был мне другом…
– Нет, – неожиданно громко перебил девушку Тиурмачин. – Я никогда не был тебе другом. – Он выдержал короткую паузу, глядя Кире в глаза, и продолжил: – Наставником, советчиком, иногда защитником, иногда утешителем, но никогда – другом. Ты – почти дочь мне, как я могу быть тебе другом?
Ошарашенная девушка несколько раз хлопнула глазами, непроизвольно скопировав жест безмозглой куклы, и переспросила:
– Родители не могут быть друзьями?
– Умные – не могут и не должны.
– Почему?
– Потому что чувства родителей гораздо выше. – Старик погладил сидящую рядом девушку по волосам. – Намного выше.
Они расположились в кабинете Тиурмачина, на длинном кожаном диване, стоящем у дальней стены, и действительно напоминали отца и дочь. Или внучку с дедом. Тёплые голоса, мягкие жесты, доверительная атмосфера… Но без всяких слов было понятно, что настроение у «внучки с дедом» плохое.
– Что же мне делать, дядя Гектор? – тихо спросила Кира.
– Разобраться в себе, – предложил Тиурмачин. – И понять в конце концов, что ты потеряла не друга, а любимого, и эту потерю тебе никто не возместит.
– Доводилось?
Неожиданный вопрос на мгновение сбил маршала с толку. Он едва заметно вздрогнул и выдал очень странную, неуклюжую улыбочку, рассеянную и беззащитную. Так мог улыбнуться человек «не от мира сего»: учёный, или писатель, или молодой священник, но на лице старого маршала эта улыбочка показалась маской. Мёртвой, неестественной маской.
– Я никого и никогда не любил, – тихо произнёс Тиурмачин. – Это плата за то, чего я добился.
– Извини, – прошептала девушка.
Однако старик, как выяснилось, не закончил.
– Но для тебя я сделал исключение, Кира, тебе досталось всё, на что способны остатки моей души. Всё тепло, которое я не растерял.
– Почему?
– Потому что я никогда и никого не любил, – мягко объяснил маршал. – Я женился по расчёту и предпочитал жене общество любовниц. Моим сыновьям предстоит множество сражений, поэтому я сознательно сделал их жёсткими, лишив их своей любви. Я был колючим, злым, свято верил, что поступаю правильно, но… Но двадцать с лишним лет назад понял, что нельзя прожить всю жизнь и никого не любить. Это неправильно. Двадцать с лишним лет назад Винчер показал мне тебя: спящую на руках кормилицы маленькую девочку, и я изменился.
– Я чувствовала твою любовь, – тихо сказала Кира. – И я люблю тебя.
– Вот и славно. – Тиурмачин вздохнул. – Не хочешь поехать со мной на Эрси?
– Не могу бросить отца. – Девушка отстранилась и машинально пригладила волосы, которые только что ласкала рука старика. – Здесь будет мясорубка?
– В Сенате Герметикона идут ожесточённые споры по Кардонии, адигены настаивают на введении миротворцев, но могут не успеть, – рассказал маршал. – Если приотцы прорвут «линию Даркадо», они дойдут до Унигарта за несколько часов, и тогда да, здесь будет мясорубка.
А ведь начиналась война с громких побед. Все улыбались и все были живы… Усилием воли Кира заставила себя не думать о Драмаре. Вздохнула и осведомилась:
– Миротворцев нет, потому что галаниты вставляют палки в колеса?
– Миротворцев нет, потому что адигены выдвигают Винчеру свои условия, – честно ответил Тиурмачин. – Мы проигрываем, и адигены хотят большой кусок пирога.
– То есть Кардония достанется не Компании, а корпорациям Ожерелья, – подвела грустный итог девушка. – В чём разница? Для чего погибло столько людей?
– Разница в том, – жёстко произнёс маршал, – что твой отец попытался остаться свободным. У него не получилось, но он попытался. И никто не смеет его обвинять.
– Я не обвиняю, – смутилась Кира.
– Я знаю, – кивнул старик и выразительно посмотрел на часы.
Разговор закончился. Они поднялись с дивана, Тиурмачин поцеловал девушку в щёку и проводил до дверей.
– Всё будет хорошо.
– В это нужно верить?
– В это всегда нужно верить.
Возникший в проёме адъютант галантно посторонился, но не удержался, «изнасиловал» девушку взглядом. Как, впрочем, и все остальные военные, встретившиеся ей по пути к маршальскому кабинету. Кира заявилась в штаб Эрсийского корпуса в ярко-красном платье, выгодно подчеркивающем её прекрасную фигуру. Платье, мягко говоря, не соответствовало обстоятельствам, но в последнее время девушке нравилась дерзкая, броская одежда, резко контрастирующая с царящим в душе мраком. Контрастирующая, но не разгоняющая.
– До свидания, дядя Гектор.
– До свидания, Кира.
Адъютант же, убедившись, что девушка покинула приёмную, вошёл в кабинет, закрыл за собой дверь и мгновенно услышал резкое:
– Узнал подробности?
– Допрос поваров и кухонного персонала ничего не дал…
Офицер ещё договаривал последнее слово, а маршал уже выплюнул второй вопрос:
– Что полиция?
– Расследование бурлит, но все возможные преступники отрицают свою вину. Полагаю, дело заглохнет.
– Понятно.
Тиурмачин угрюмо кивнул, показав, что принесённые адъютантом вести его не обрадовали. Однако самую плохую новость молодой офицер, как выяснилось, приготовил «на десерт»:
– Врач сказал, что, судя по внешним признакам, преступники использовали «рэчмольскую отраву».
«Проклятье!»
Известнейший адигенский яд не мог появиться в деле просто так. Это был знак, вызов, брошенная перчатка… Нет. Пока только знак. А то и вовсе выстрел наугад. У Помпилио нет доказательств, ни одного свидетельства того, что именно Винчер Дагомаро нанял Огнедела, а он, маршал Гектор Тиурмачин, знал об этом и не помешал замыслу консула. Не спас Лилиан дер Саандер от ужасной смерти. Доказательств нет, но Помпилио терпелив, он будет ждать столько, сколько потребуется. Он всегда будет рядом, и потому необходимо покончить с этим раз и навсегда.