Заходящее солнце уже спустилось к воде. Белые облака гнал бриз. Привкус соли. Явные следы кораблей, которые стояли здесь, на берегу, и большого отряда людей, совсем свежие. Больше ничего; пустынное открытое море во всех направлениях. Невозможно узнать, совершенно невозможно, куда уплыли корабли. Но Сейнион знал. Он знал.
Король приказал воинам спешиться и отпустить уставших коней попастись вдоль берега, немного в стороне, где росла трава. Дал время и всадникам отдохнуть, поесть и попить. После чего созвал своих танов на совет. Пригласил Сейниона и Алуна аб Оуина, великодушный жест.
И тут обнаружили, что Алуна, его пса и его слугу-эрлинга нигде не могут найти.
Никто не видел, как они покидали берег. Отправили на поиски полдюжины всадников. Они вскоре вернулись. Один из них покачал головой. Сейнион, стоящий рядом с королем, шагнул к ним и остановился молча. У Оуина Кадирского, думал он, теперь остался только один сын. Возможно, он потеряет их обоих менее чем за год.
Один из всадников спешился.
— Они уехали, мой господин. — Это и так было ясно.
— Куда? — спросил Элдред. Всадник прочистил горло.
— Боюсь, в лес.
Все собравшиеся шевельнулись, потом воцарилось молчание. Сейнион видел, как люди осеняют себя знаком солнечного диска. Он только что сделал то же самое, привычка, старая, как он сам. «Что я скажу его отцу?» — подумал он. Теперь дул ветер с востока. Солнце садилось.
— Следы их лошадей ведут туда, — прибавил разведчик. — В лес.
«Конечно, туда», — подумал Сейнион. Это безумие, совершенное безумие, то, что задумал Алун. По дороге сюда они ехали по прибрежной дороге на запад, огибая лес. Именно так. Так ездили все: с юга все ездили вдоль берега; если путь лежал на север, надо выехать через ворота под сторожевой башней Стены. Но не лесом. Никто не ездил через лес.
Но прибрежная дорога приведет только в Кадир на юге, а Арберт — и Бринфелл — еще в четырех днях пути оттуда, вверх по долине реки. Возвращаться по прибрежной дороге было бы бессмысленной потерей времени. Это не годится, если ты решил, что эрлинги снова отправились к дому Брина ап Хуила. Если ты так решил и знаешь, что Ивар Рагнарсон на борту, тогда ты можешь совершить поступок, продиктованный безумием…
Сейнион снова почувствовал себя старым. Кажется, это происходит с ним все чаще. Голос человека, сообщающего эти известия, был полон искреннего сожаления. Юный принц сингаэлей спас жизнь короля Элдре-да сегодня утром, они все это видели. Им будет жаль, если он погибнет.
Кто-то яростно выругался, разрушив это настроение. Ательберт. Он в гневе зашагал прочь от них по берегу. Там камни, немного травы, пасутся кони, свет сверкает на воде. В лесу должно быть темно, и он тянется до самой земли сингаэлей, никто еще не проходил этот лес насквозь. Сейнион закрыл глаза. Становилось прохладнее, в конце дня, на берегу моря, на закате дня.
Он погибнет там, младший сын Оуина.
«Я слишком стар», — снова подумал Сейнион. Он помнил — очень живо — отца Алуна молодым человеком, таким же безрассудным, еще более импульсивным. И теперь этот человек — стареющий король, а его сын вот-вот погибнет, пытаясь пройти сквозь лес без дорог, чтобы донести предупреждение так далеко, до самого дома. Отчаянный, великолепный, безумный поступок. В духе сингаэлей.
Глава 11
Берн попятился на четвереньках от края гряды, когда увидел, что лучники англсинов начали стрелять. Там убивали людей, все было четко и ясно видно в солнечном свете: голубая река, зеленая трава, более темная зелень леса за ними, разномастные кони, стрелы, сверкающие в полете на солнце. Ему стало плохо, пока он смотрел.
Товарищей не бросают, но он понимал, что именно сейчас видит. Его задачей было вернуться на берег живым, доставить предупреждение и известие о катастрофе. Англсины направлялись к морю.
С глубоким вздохом, пытаясь успокоиться, он повел Гиллира прочь от поля боя, к самому краю леса. Даже при дневном свете лес вызывал чувство подавленности, излучал угрозу. В таких лесах водятся духи и лесные божества, не говоря уже о рысях, волках и диких кабанах. Вёльвы, которые погружаются в транс, чтобы увидеть темные дороги мертвых, говорили, что там водятся звери, в которых обитают души древних богов, и они жаждут крови.
Глядя в темноту справа, он почти верил в существование подобных созданий. Но при всем при том смерть наверняка ждала его в противоположном направлении, там, где находилось войско. Они скакали, по крайней мере, так же быстро, как он, чтобы добраться до этого места, а это внушало тревогу. Еще дома старухи говорили: «Эрлинг на морском коньке, англсин на коне…» — и все же он не думал, что с Гиллиром могут сравниться другие кони.
Однако всадники Элдреда здесь. Ему нельзя задерживаться. Нельзя ждать, пока они переправятся через реку.
Берн поскакал вдоль деревьев, чтобы не вырисовываться на фоне неба. Все равно в те секунды, когда он поднялся, а затем спустился вдоль гряды и оказался на виду, его сердце громко и больно забилось, словно грудная клетка превратилась в барабан. Он пригнулся к шее Гиллира и прошептал молитву Ингавину, которому ведомы тайные пути.
Криков не было слышно. Как раз в тот момент, когда Берн Торкельсон поднялся на гряду, компания купцов из Аль-Рассана приближалась к англсинам, яростно и громко вопя от негодования. Они спасли ему жизнь, потому что дозорные повернулись в их сторону.
Так бывает. Мелочи, случайные совпадения во времени: и тогда все, что проистекает в нашей жизни из таких мгновений, обязано им своим дальнейшим развитием, к добру или к несчастью. Мы шагаем (или спотыкаемся) по тропинкам, проложенным людьми и поступками, о которых никогда не узнаем.
Берн продолжал путь, низко пригибаясь в седле, а волосы у него на затылке стояли дыбом, пока не убедился, что его не могут увидеть. Только тогда он выпрямился и пустил Гиллира в галоп к морю. Он видел красивую, исполненную покоя землю. В такой рождаются мягкие, добрые люди. Не такие, как в Винмарке, где с грохотом рушатся утесы, где море вонзается в землю подобно клинку. Где усеянные камнями склоны и скованные льдом зимы делают землепашество безнаежным предприятием, а хозяйства никогда не бывают достаточно крупными. Где младшие сыновья уходят по морским дорогам со шлемом и мечом — или голодают.
У эрлингов были причины стать жестокими, эти причины были глубоки и холодны, как черные, неподвижные воды моря. Эти здешние люди, на своей суглинистой, щедрой земле и со своим богом Света были… ну, собственно говоря, эти люди как раз сейчас уничтожают лучших разбойников Винмарка. Кажется, все это перестало быть истиной. Уже перестало.
Форма и равновесие мира изменились. Его отец (Берну не хотелось думать об отце) не раз говорил об этом на острове, после того как решил, что покончил с жизнью пирата.
Торкелу и правда не следовало здесь находиться, подумал Берн. Быстро уносясь на юг, он чувствовал себя слишком молодым, чтобы во всем разобраться, но не настолько молодым, чтобы не понимать, что происходят перемены, уже произошли.