И в следующее мгновение, именно тогда, как она позже вспомнит, аримондец метнул кинжал, рассекший ухо Блэза, который увернулся, затем потекла быстрая, блестящая струйка крови, — Лиссет Везетская осознала с холодным отчаянием, что потеряла свое сердце. Оно улетело без ее ведома, словно птица зимой улетела на север совсем не туда, куда следует, где ее не ждет ни блаженство, ни тепло, ни радостная встреча.
— Ох, мамочка, — прошептала она тихо, обращаясь к женщине, живущей очень далеко, среди оливковых рощ над прибрежным городом. Никто не обратил на нее внимания. Двое мужчин старались убить друг друга у них на глазах, а один из этих мужчин заявил права на корону. Это был материал для песни, что бы ни случилось; это был предмет для разговоров в тавернах и замках все последующие годы. Лиссет, стиснув лежащие на коленях руки, произнесла молитву милостивой Риан и смотрела, чувствуя, как улетает из груди ее сердце и летит над ярко-зеленой травой.
Кое-каким из приемов боя Блэзу пришлось учиться самому или у своего брата в те редкие промежутки времени, когда он бывал дома, и Ранальд соглашался тайно дать ему урок: Блэз должен быть стать священнослужителем, какую пользу могло принести ему искусство владеть мечом? Некоторые вещи он узнал от тех, кто учил его искусству боя, на несколько лет позже, чем большинство юношей Гораута, в тот год, когда король сделал его кораном, больше в пику своему верховному старейшине, чем в знак признания достоинств самого Блэза.
Но большую часть своего образования он получил на поле боя во время войны и в общих схватках на турнирах, которые в мирное время были ближе всего к воине. Ему повезло, что он уцелел в те первые месяцы и годы. Теперь он это понимал. Он был слишком неопытным и необученным и не имел никаких оснований надеяться уйти живым с полей сражений при Ауленсбурге или Ландестоне в Валенсе. К моменту битвы у Иерсенского моста, однако, он очень хорошо постиг искусство убивать и выживать. И именно там, на том зимнем поле, гибель подошла к нему вплотную, что было, конечно, самой мрачной иронией из всех в жизни солдата.
Во всяком случае сейчас план дальнейших действий был для Блэза так же очевиден, как направление восходящего солнца или полета птиц зимой. Аримондец получил опасную рану в левый бок. Значит, задача Блэза — заставлять его снова и снова прикрываться мечом, поднимать его вверх, защищаясь от ударов спереди, нацеленных в плечо или в голову. Не имело значения, достигали ли удары цели; они и не достигли бы цели, будь он не ранен. Но с каждым движением щита вверх для отражения удара рана Кузмана будет открываться все больше и его бок и рука будут слабеть. Такой способ действий был понятным и обычным; любой опытный солдат его знал.
Через какое-то время Блэз понял, что именно так и происходит. По лицу аримондца это стало очевидно, хотя оно по-прежнему выражало высокомерную сосредоточенность. Теперь из раны в боку кровь текла сильнее. Педантично, с той точностью, на которую претендуют лекари и которой большинство из них лишено, Блэз принялся усугублять рану, которую нанес.
Он действовал хладнокровно, сосредоточенно, неторопливо и терпеливо до того, что чуть не погиб.
Он должен был погибнуть, так как его основательно надули. Кузман сделал вид, что бросает второй кинжал. Во второй раз он отступил назад, воткнул свою саблю в примятую траву и потянулся освободившейся рукой к ноге. Блэз, ожидая броска, уже уклонялся, снова пригибался вниз, когда Кузман, упав на колено, вместо кинжала метнул свой тяжелый шит, будто диск атлета, левой рукой. Щит с такой силой ударил Блэза по голеням, что он упал, закричав от боли. Аримондец снова схватил меч, вскочил с ужасающей быстротой и нанес рубящий удар сверху вниз, намереваясь снести ему голову.
Блэз отчаянно откатился назад и упал на бок, задохнувшись от боли в обеих ногах. Сабля вонзилась в землю на расстоянии лезвия клинка от его головы, но Кузман теперь уже всерьез тянулся за вторым кинжалом, так как они были слишком близко друг от друга, чтобы пустить в ход меч. Он падал вперед, на Блэза.
Но он так и не дотянулся до своего кинжала.
Много лет назад, во время одной из бесконечных кампаний против Валенсы, король Дуергар Гораутский, который продолжал интересоваться странным, мятежным младшим сыном Гальберта де Гарсенка, однажды утром позвал Блэза на прогулку верхом вдвоем вокруг лагеря их армии. Во время этой весенней прогулки он мимоходом подсказал ему, как можно спрятать на теле кинжал, и тут же показал, что вишни в цвету — удобное место, где могут прятаться лучники.
Испытывая страшную боль, бросив бесполезный меч, Блэз снова отчаянным рывком перекатился на бок и разжал руку, держащую щит. Одновременно он выхватил припрятанный кинжал из железного чехла, прикрепленного, по совету короля, с внутренней стороны щита. Его правая рука оказалась прижатой к земле в конце неуклюжего переворота. Он сильно толкнул щитом Кузмана в плечо, а потом, вытащив левую руку с кинжалом, вонзил его в тело аримондца дважды: один раз глубоко в мышцы руки с мечом, а затем полоснул по ребрам уже пострадавшего бока.
Потом он вывернулся из-под извивающегося врага и с трудом встал. Быстро подобрал меч. Кузман корчился от боли, его рука с мечом не действовала, из левого бока текла кровь. Он лежал у ног Блэза на измятой траве. Вдалеке, странно далеко, слышались крики людей. Но он стоял прямо и снова держал в руке свой меч, а его противник был повержен.
Он приставил острие меча как можно более твердой рукой к горлу Кузмана. Черные глаза аримондца смотрели на него снизу вверх непримиримо, без страха, хотя за ним пришла смерть.
— Сделай это, — сказал он, — чтобы моя душа могла соединиться с душой брата.
Блэз дышал тяжело, с трудом. Он спросил:
— Я свободен от твоей крови перед богом? Все было справедливо? Ты даешь мне отпущение?
Кузман выдавил из себя горькую улыбку:
— Для тебя это важно? — Он втянул воздух. — Ты его получил. Все было справедливо. — Еще один хриплый вдох. — Это было больше, чем справедливо, после комнаты той женщины. Ты свободен от моей смерти. Сделай это.
Крики и вопли прекратились. Теперь воцарилось потусторонняя тишина вокруг того места, где они стояли. Какой-то человек что-то крикнул со стороны мест для простолюдинов. В тишине его голос взлетел и умолк, оставив опять тишину. Есть еще одно, понял Блэз, что он может сделать сегодня утром. И кажется, именно это ему хочется сделать.
Он сказал, медленно выталкивая слова, стараясь контролировать свое дыхание:
— Твои раны не смертельны. Мне понадобится рядом опытный человек, чтобы сделать то, что мне предстоит. Я убил твоего брата, когда на меня напали шесть коранов и лишь после того, как они начали стрелять первыми. Пусть этот бой закроет для нас прошлое. Мне не хочется убивать храброго человека. Я не хочу, чтобы твоя смерть легла на меня, даже получив от тебя отпущение.
Кузман покачал головой, теперь его лицо стало странно спокойным.
— Я мог бы согласиться, — ответил он, дыша быстро и прерывисто, — если бы не одно «но». У моего брата не было лука, он его не признавал, а умер он от стрелы в горле. Тебе следовало сразиться с ним, северянин. За то, что ты убил его на расстоянии, ты должен умереть, или должен умереть я.