Насты - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Никитин cтр.№ 80

Не знаю, по всем прикидкам в таких случаях выходит меньше половины, но на этот раз получилось почти наоборот: на улицы выплеснулось чуть ли не сто пятьдесят тысяч, а еще несколько десятков тысяч явились с бейсбольными битами в руках, обрезками арматуры и коктейлями Молотова.

То, что за это время сбили с ног и зверски избили несколько десятков полицейских, никого не задело, этим гадам так и надо, пусть отдохнут со сломанными ребрами и выбитыми зубами в больницах. Они за это жалованье получают, да и вообще ментов не жалко, как и всех, кто служит режиму…

Руководство МВД заявило, что полицейские, виновные в избиении того человека, отстранены от должности и помещены под арест, проводится служебное расследование. Это мало удовлетворило протестующих, нас устроит разве что публичная казнь через четвертование с пытками на Лобном месте Красной площади, так что очень быстро протесты перешли в избиение государственных служащих, кое-где начались поджоги и даже грабежи.

Полиция и ОМОН при таком количестве протестующих остались в меньшинстве и уже не пытаются вытеснять кого-либо, а группируются либо возле своих участков, либо правительственных учреждений, те надо охранять во что бы то ни стало.

Парни забрасывают их булыжниками и асфальтовой плиткой, что всегда под рукой, а также бутылками с зажигательной смесью, а полиция отвечала редкими свето-шумовыми гранатами. Применяла бы чаще, но это штуки дорогие, завозят редко, а поднять с земли брошенные в них булыжники и швырнуть обратно – устав не позволяет.

Дудиков позвонил, сказал с придыханием:

– Это перелом!.. Анатолий, это перелом!

– Вижу, – ответил я солидно.

– Они уже не справляются с ситуацией, – сказал он быстро. – Полицейских и ОМОНа не хватает!..

– Вызовут армию?

Он так затряс головой, что мой скайп передал только смазанное изображение.

– По нашим прикидкам… не решатся!

– А что им мешает?

– Отсутствие воли, – объяснил он. – И страх…

– А чего бояться? – спросил я.

– Суда, – пояснил он. – Страсбургского, Гаагского, еще какого…

– Китайцы не испугались, – напомнил я.

– Китайцы ничего не боятся, – сказал он, помрачнев, – у них там свой мир, а Россия все еще стремится быть Европой… любой ценой, любой ценой.

– На чем ее и поймали, – ответил я. – Мы сейчас распланировали, как продолжать наши акции и ночью, не давая властям передышки. Но скоро, чувствую, все может выйти из-под контроля.

Он сказал с нажимом:

– Анатолий, ни в коем случае не препятствуйте взрыву народного негодования!

– Я?

– Не становитесь, – сказал он жарко, – защитником прогнившего режима власти. В некоторые случаях мягкость сыграет вашим противникам на руку!

– Но если выйдет из-под контроля, – сказал я в сомнении, – нашим праведным гневом воспользуются всякие…

– И пусть!

Я уточнил:

– Всякие любители пограбить.

Он развел руками, лицо на экране чуть помрачнело, но взгляд оставался тверд.

– Не без этого, – сказал он сухо, – но нас несколько оправдывает, что в России такая уникальная ситуация…

Я сказал горько:

– А что у нас не уникальное?

Он вздохнул.

– Верно. Здесь практически нет предпринимателей, что честно открыли свое дело. И на честно заработанные деньги! Эти все ювелирные магазины на центральных улицах… практически все из украденного у государства!

– У народа, – уточнил я.

Он сказал быстро:

– Спасибо, очень верное уточнение. И «грабь награбленное», как ни осуждай, но имеет право на жизнь, если нет другого пути вернуть свое из рук грабителя обратно.

– Согласен, – сказал я.

– У вас нет олигархов, кто честно бы нажил свой капитал! Более того, даже магазины, открытые иностранными фирмами, практически все… на мафиозных деньгах, спрятанных за пределами своих стран! И пусть грабить их незаконно, однако… Бог видит, это незаконно по человеческим меркам, но все-таки справедливо!

Я вздохнул, сказал с сомнением:

– Да, это снимает чувство вины… Что ж, мы им самим устроим Варфоломеевскую ночь! И ночь длинных ножей.

– России нужно пройти через это, – произнес он с глубоким сочувствием. – Слишком много грязи накопилось. Слишком много мусора. Слишком много несправедливости.

Слишком много несправедливости, повторял я про себя. Это я чувствовал и чувствую все время, потому изнутри и жжет этот неистовый огонь, потому и стучит сердце, требуя отмщения…

Май прошел в митингах протеста, шествиях, демонстрациях, где власть постоянно применяет политику полукнута и полупряника, что лишь раздражает всех по обе стороны баррикад.

Я теперь в офисе показывался редко, мотаюсь по Москве, инспектируя местные подразделения, обеспечивая бейсбольными битами, ящиками с уже готовыми бутылками с зажигательной смесью, поддерживая и подбадривая, скупо снабжая деньгами и туманно намекая, что скоро получим намного больше.

Трудно вообразить, как острая заинтересованность может из самых анархиствующих и непослушных создать дисциплинированные и хорошо организованные отряды.

Конечно, такое продлится недолго, к тому же каждый волен уйти, но раз уж пришел, то выполняет все с рвением и жаждой сделать больше, только прикажите!

Эти отряды самообороны, как мы их называем, хотя вообще-то они для нападения, быстро и умело перемещаются по городу, с азартом вступают в стычки с полицией.

Когда неповоротливые власти перебрасывают туда усиленные подразделения, те застают только горящие автомобильные покрышки посреди улицы и мусорные баки, а также усыпанные разбитым стеклом витрин тротуары.

Я возвращался далеко за полночь, да и то не домой, а в офис, где и ночевал, а ребят из основной группы чаще всего заставал там, усталых, невыспавшихся, но вздрюченных и без амфетаминов, хотя у каждого в столе начатые блистеры с таблетками, а в запасе еще несколько коробок для раздачи на местах.

Сегодня, когда припарковался недалеко от офиса, поспешил к дверям, оттуда вышли, поеживаясь от почти утреннего ветерка, Зяма и Валентин.

Зяма сказал с хрипотцой:

– Бугор? Никак опять ходил по бабам?

– Он не ходит, – заступился Валентин. – Он теперь ездит.

– А потом вообще возить будут, – сказал Зяма завидующе.

Я покачал головой:

– Как тебя отпускают из дому так надолго?

– А я баракаобамлю, – ответил Зяма. Подумал, уточнил: – Барухоспинозю, вечно у этих жидов трудные имена!..