– Ладно, ладно, не смущайся. А насчет того, что ты мне сейчас рассказал… Слушай внимательно. Первое: никому больше ничего не говори. Второе: обязательно найди случай показать Первака Нинее, передай, что я просила посмотреть повнимательнее, она поймет. Впрочем, можешь и не показывать, не так уж это и важно.
– Почему же? Нинея из него все, что он знает, выпытать способна, я сам видел, как она…
– Да, способна. А тебе это очень нужно? Ты же и так понимаешь, что при случае он тебя заменить может. Так вот: слушай меня и думай, как исполнить то, что я тебе сейчас скажу.
«Господи! Да она же сейчас говорит таким же тоном, как Нинея с тем волхвом разговаривала! Ни малейшего сомнения в своем праве приказывать и в том, что приказ будет исполнен!»
– Слишком долго мы мирно живем, – продолжала мать. – Чувствую я, что скоро кровушка прольется: не бывает мира так долго. Так вот, запомни: Первак должен быть убит в первом же бою, и так, чтобы на тебя никто и подумать не мог! Сможешь?
«Вот так, сэр. Средневековье и есть Средневековье. Мать приказывает четырнадцатилетнему пацану совершить преднамеренное убийство, и единственное сомнение, которое у нее возникает, – сможет или не сможет? А чего вы, сэр Майкл, ожидали? Для чего весь этот разговор завели? Ну возьмите и скажите: „Так нельзя, надо как-нибудь иначе. Не знаю как, но гуманизм, права человека…“
– Сможешь?! – Материн голос прервал Мишкины раздумья, хлестнув по нервам, словно кнутом.
– Смогу… мама.
– В остальное не суйся, я сама справлюсь. Главное, чтобы дед ничего не узнал. Хорошую ты сказочку рассказал, сынок, влюбленные немолодые мужчины тоже много чего натворить могут. Такой дури наворочать способны, что потом самим удивительно бывает. А бывает, что и тошно до смерти.
Мать скомкала лежащее на коленях шитье и резко поднялась с лавочки. Глянула на Мишку сверху вниз и еще раз с железной четкостью повторила:
– Первак – на тебе, в остальное не лезть!
* * *
Следующее утро Мишка решил откровенно сачкануть. Очень хотелось повидаться с Юлькой. После всех произошедших заморочек Мишка, теперь уже вполне осознанно, ощущал накапливающееся эмоциональное напряжение. Рецепт с физической нагрузкой, конечно, был неплох, но хотелось чего-то другого. Теплоты, спокойствия, понимания… Мишка даже сам для себя затруднялся сформулировать суть возникшей потребности.
Одно только он понял совершенно ясно: мать его вчера и восхитила, и одновременно… разочаровала. Восхитила умом и решительностью, а разочаровала тоже умом и решительностью, как бы странно это ни выглядело. Восхищался, правда с оттенком легкой жути, взрослый, сидящий в теле подростка, а разочаровался сам подросток, которому хотелось от матери, прежде всего, ласки и утешения.
Мишка вспомнил о том, как рыдал у матери на груди, когда его с простреленной ногой привезли из Куньего городища, и как легко стало после этого на душе! Того же, видимо, он подсознательно ожидал от матери и в этот раз. Но, увы, сам же предложил поговорить по-взрослому и получил, чего хотел. Вместо утешения и защиты от жестокостей окружающего мира – приказ вступить с этим миром в бой.
Фактически, конечно, со стороны матери это было признанием за сыном прав и обязанностей взрослого мужчины, но подросток-то внутри скулил и плакал, не желая расставаться с детством. Вот и потянуло к другой женщине. Пусть соплячке еще, но тоже обладательнице сильного и решительного характера, уже не раз оказывавшейся рядом, когда было больно и плохо. Ничего удивительного, идеальный образ женщины у многих мужчин, тем или иным образом, связан с образом матери.
«Блин, переходный возраст, туды его… Генералиссимус Суворов перешел через Альпы, а старшина „Младшей стражи“ – от мамки к Юльке. Да пошло оно всё во всякие места! Хочу к Юльке, и всё! А все эти рассуждения – суета сует и томление духа, как сказал бы падре Мигель. И был бы прав!»
Однако смыться из дома сразу после завтрака не удалось. Деду приспичило о чем-то переговорить с внуком и невесткой. Пришлось сидеть и ждать, когда закончат завтракать женщины, потом, когда мать уже пришла в дедову горницу, Корней, словно издеваясь, велел принести квасу. Опять пришлось ждать. Потом приперлась Листвяна и встала у двери в своей любимой позе – руки под грудью. Мишка почувствовал, что начинает медленно заводиться.
– Так, – наконец, начал разговор дед. – Никифор будет не сегодня завтра. Привезет с собой четырнадцать купеческих детей. Как ты их, Михайла, встретить собираешься?
– Никак не собираюсь. Вещички – на телегу, а сами – пешочком до Нинеиной веси. Старшим над ними – Петьку, а дальше – учеба, как и у всех. Чего ж еще-то?
– Дурак! – Предварительный комментарий деда, как всегда, был краток и пребывал в сфере непарламентских выражений. – Это с лесовиками так можно было, потому что для них и Ратное – большой город. А тут парни из столицы приедут, на нас, как на лапотников из захолустья, смотреть станут. Забыл, как на тебя двоюродные братцы в Турове смотрели, пока ты их не окоротил?
– Ну можно, конечно, их при оружии встретить. – Мишка сделал паузу, ожидая очередного «дурака», но дед молчал. – Посадить ребят в доспехах на коней, выехать из речных ворот строем, я – впереди. Пусть сразу ощутят, что в воинское учение приехали.
– Опять дурак, но уже лучше! – прокомментировал дед. – Ратников они в Турове всяких видели, и доспехи покрасивее, и коней получше наших.
– Так что ж мне, жар-птицей вырядиться?
– А ну придержи язык! Велю, так голым, на четвереньках поползешь, и петушиный хвост в задницу вставлю! – Дед сердито покрутил головой, но продолжил уже более спокойным тоном: – Выполнить, что велено – невелика хитрость. А ты вот сам подумай, как сделать так, чтобы они сразу поняли: у нас хоть и не столица, но порядки те же, а воевода здесь то же самое, что князь в Турове? Чтобы гонор столичный позабыли, уважение почувствовали и подчинились сразу. Давай вспоминай Туров, вспоминай свою книжную премудрость, будешь здесь сидеть, пока что-то путное не придумаешь! А мы с матерью твоей посмотрим на твою придумку глазами туровских жителей. Как думаешь, Анюта, сможем?
– Правильно, батюшка, хорошо придумал. Листвяна, ну-ка сбегай за моим шитьем, что так-то сидеть без дела.
Листвяна уже открыла было рот, чтобы позвать кого-то из девок, но мать совершенно стервозным голосом приказала:
– Сама сбегай, не переломишься!
Дед недовольно засопел, но смолчал.
«Так, Листвяну, похоже, начинают целенаправленно травить, чисто по-женски. Интересно, чего мать добивается? Чтобы та сорвалась и нахамила? Ладно, не мое дело. Давайте-ка, сэр, задумаемся: как купеческих сынков с ходу на место поставить?
Итак, цель – снять или, по крайней мере, сильно ослабить комплекс превосходства столичных жителей над провинциалами. Нет, неправильно! Эту цель мне дед, вольно или невольно, навязывает. У него самого куча комплексов по этому поводу. Моя же цель – сразу же заставить ребят подчиниться и принять предлагаемые правила независимо от того, нравятся они им или нет. Да что там юлить, конечно же не понравятся!