— Я?! — все еще ничего не понимая, изумилась Аринка. — Неужто я тебя чем-то обидела?
— Да меня уже ничем не обидишь, вот с собой ты что делаешь? — Плава поджала губы и сокрушенно покачала головой. — Нашла с кем играть! Чего добиваешься? Думаешь, ОН лучше? И тот, и другой — скоты бессмысленные. Только мой — телок, а этот — волчара, вот в чем разница. Если волка с рук кормить, он тебе и оттяпает их рано или поздно. Ты хоть понимаешь, с кем связалась? Зверь он лютый и кличут его Лютом. Не слыхала еще? Говорили у нас в Куньем, что Корнею демон служит, так он это и есть. Сколько народу положил!.. Даже умирают от его взгляда, слыхала? И сила в нем нечеловеческая. Думаешь, просто так? Недаром от него свои же ратнинские бабы шарахаются и в глаза смотреть боятся. Демон он! — выдохнула Плава. — Думаешь, приручила урода и вертеть им будешь, как хочешь? Не позволят тебе того! Он-то, даром что зверь, а тут тоже сразу сообразил — в ЭТОМ они все разбираются. И на тебя-то как смотрит… А зверя не остановишь и не уговоришь, он свое возьмет. Уж поверь мне, я-то знаю, что говорю, со своим счастьем пятнадцать лет маюсь!
Аринка от этих слов дернулась, как от пощечины. Неужто Плава это про Андрея?! Зверь и урод… это он-то? Сравнила… с кем? Со своим мужем, вот с этим, с Простыней? И кого? Андрея?! Воина из боярского рода? Да что ж это здесь творится-то?! Даже она, вчерашняя холопка, не то что за хозяина, за человека его не держит?! Со злости в ответ заговорила вроде бы спокойно, но уже не как с равной — как хозяйка с зарвавшейся холопкой. Плава невольно подалась назад — окатило ее Аринкиным высокомерием, словно водой из проруби.
— Ты что, у печи тут угорела, что ли? Ты с кем Андрея Кириллыча сравнить посмела?! Тебе ли его судить? Кто ты, а кто Лисовины? Забылась? — Она окинула Плаву презрительным взглядом и проговорила с сомнением: — Говорят, вроде недолго ты в холопках пробыла, а обычай холопский — хозяев за глаза поносить — подхватить успела. Андрей Кириллыч не кто-нибудь — Лисовин, чтоб про него всякие языком…
— Дура! — перебивая Аринку, то ли сказала, то ли плюнула опомнившаяся от внезапной перемены в собеседнице Плава. — Лисовины, говоришь? Хозяева? Вот именно, они тут хозяева. Всем и всему! Как захотят, так и сделают. Ты что, не поняла? В жены они тебя ему присмотрели! В жены! Пожизненно обузу повесят. Обвенчают и тебя не спросят, потом будешь локти кусать, да никуда не денешься, не выпустят уже. И Анна… добрая-то она добрая, а тебя этому зверю на потеху отдаст и не поморщится. — Плава тяжко вздохнула и как-то бессильно опустила руки. Проговорила с затаенной болью, будто сама с собой: — Я-то тебя понимаю и не осуждаю, ты на это ради своих идешь — девчонки у тебя на руках малые, брат еще отрок. Но пойми ты: одно дело год какой возле него потерпеть, а другое — навсегда ярмо себе на шею надеть. Беги отсюда, пока не поздно. Доберешься до ближайшего села как-нибудь, соврешь там про себя — сообразишь что. Брата и девчонок они не обидят, не посмеют, а ты спасайся!
Аринка растерянно взглянула на Плаву. Ее так оглушила сама мысль о том, что повариха сравнила — посмела сравнить — Андрея с Простыней, что от обиды и возмущения не сразу и сообразила: да ведь это Плава ЕЕ пожалела и упредить решила. Видно же, что боится, да и несдобровать ей, если Анна об этих словах узнает, а все равно упреждает — пожалела, что силой замуж за Андрея ее отдадут. Ее за него СИЛОЙ? От одной мысли об этом Аринка заливисто рассмеялась, так что Плава, продолжавшая что-то говорить, замолкла на полуслове и изумленно уставилась на нее. Вспыхнувшая злость и обида неожиданно прошли, и сейчас Аринка смотрела на насупившуюся Плаву с жалостью: ну да, она-то со своим нахлебалась, конечно, бедная, — подумать страшно, такой судьбы врагу не пожелаешь. Но нашла с кем Андрея сравнивать! Да с чего они смотрят-то на него все как… как на нелюдя! За что! Он же умный, сильный, добрый. Словно на глазах у всех пелена какая-то. Ну так она эту пелену разгонит!
— Ой, Плава… ну уморила. Ты что же думаешь, МЕНЯ за НЕГО силой выдавать придется? — покачала она головой и улыбнулась прямо в лицо обалдевшей от такого заявления собеседницы. — Да если он только позовет, пальцем поманит, меня не то что силком под венец, а не остановит никто, хоть даже и Лисовины, кабы они против были, сама за ним побегу! Какой демон? Глупости бабы болтают! Лицо его… голоса нет… разве в этом дело-то? Да добрее и лучше его я в жизни еще не встречала! Люблю я его, больше жизни люблю! А ты… меня спасать решила… — И, махнув рукой, Аринка пошла прочь, оставив изумленную до глубины души и оглушенную ее признанием Плаву стоять с открытым ртом на пороге кухни…
Что бы там повариха после этого разговора ни подумала, а холопки все необходимое — миску с огурцами и капустными листами, бадейку холодной воды и кувшин воды горячей — принесли в опочивальню раньше Аринки. Миски с едой тоже стояли на столе и дожидались ее, прикрытые рушниками, как и кувшин с молоком. Анька свое уже доела и сейчас лежала на лавке, обложив лицо капустными листами и прикрыв глаза огуречными кружочками.
— Ты хоть умылась сначала? — озаботилась Аринка.
— Угу, — пробурчала девчонка, придерживая рукой поползшую с лица капусту.
— Ладно, лежи, пока я поем.
После обеда, когда затихли на улице шум и голоса — отроки и девки опять разошлись на занятия с наставниками, Аринка вместе с заметно успокоившейся и повеселевшей Анькой собрались на улицу: надо было продолжить разговор, а заодно и крепость повнимательнее рассмотреть.
— Матушка тебя и отпустила с занятий, чтобы ты мне тут показала все, — пояснила она девчонке. — Я у вас человек новый, в воинских поселениях и не бывала никогда, ни обычаев, ни людей ваших не знаю. А ты мне все и расскажешь.
— Да что тут рассказывать! — скривилась Анька. — Да и показывать особо нечего пока — стройка, бревна набросаны да песок с глиной везде насыпаны. Развел Сучок тут грязюку! Как дождь прольет, так ног не вывезешь!
— Сучок?
— Ну да, — ухмыльнулась Анька. — Закуп он… вся артель плотников — закупы, а он у них старшина. Они эту избу себе построили, да их матушка выгнала, велела тут перестроить да нас поселила… у них внизу мастерская осталась, но и оттуда к зиме она их выставить хочет — я слышала, она Миньке говорила…
— Погоди! — оборвала ее Аринка. — Забыла? Всего ничего — только обед прошел, а ты уже и забыла?
— Что? — испуганно захлопала глазами Анька.
— Где боярышня? Ну-ка — как женщина себя чувствует…
— …так она и выглядит, как выглядит, так и чувствует! — с готовностью подхватила ее провожатая, сразу принимая требуемый вид и старательно подражая при этом Аринке. — Так?
— Так, — кивнула та в ответ. — Только про себя привыкай теперь это говорить — незачем всем наши тайны-то слышать. А так хорошо, — одобрила она Анькино прилежание к ее немалой радости. — Только вот руками ты суетишься пока излишне, старайся их в покое держать. Пошли, но помни: это боярышня мне крепость показывает и про всех рассказывает. Вот и держись соответственно… Ну так что Сучок-то?
Анька, которая потихоньку входила в понравившуюся ей роль боярышни и хозяйки крепости, показывающей новому человеку свои владения, и идти сейчас старалась совсем иначе, чем обычно. Она внимательно смотрела на свою молодую наставницу и невольно копировала ее походку, да и говорить начала не привычной скороговоркой, глотая окончания слов, а вполне солидно и взвешенно.