Библия улиток - читать онлайн книгу. Автор: Евгения Мелемина cтр.№ 22

– Что случилось с девушкой? – спросил Сантана, повернув голову к окну. – Ты там был?

– Опоздал, как и все остальные. Впервые увидел труп, съехал с катушек. С тобой воспитывались девочки?

– Нет.

– Капитан поздно спохватился, он, видимо, думал, что наш вид размножается делением или что-то вроде того. Сам знаешь, он старался создавать физически сильных и выносливых особей.

– Мужчин.

– Ага. Он долго не мог понять, что каждой твари по паре – это не о количестве, да и вообще… не нравились ему женщины. И в нас тоже чего-то не хватает, чтобы быть от них в восторге.

– Это я знаю.

Сантана сидел неподвижно, черная повязка начала сползать с глаз, но он ее не трогал. Опять он мне напомнил птицу – ворона, сурового и голодного. В Сантане было много птичьего: вот он вышагивает по коридору как цапля, вот собирается в комочек под пледом, как утка в гнезде… вот нацеливается на кусок тушенки, словно пеликан на рыбу.

Иногда мне казалось, что он расправит свой безразмерный черный свитер, взмахнет руками и улетит в закат.

– И что с ней у вас произошло?

– Убили. Забили насмерть, – сказал я, глядя в окно. Малиновый с белым закат был похож на сливочное мороженое с прозрачным ягодным сиропом. – В Краю до сих пор не знают, кто виноват. Невыносимая сложилась после этого обстановочка, и я ушел.

– Подозреваемых нет?

– Как тебе сказать… Если ты живешь в Краю, такие вещи тебе поперек глотки становятся. Никто не хочет в это лезть – тошно. Мы даже не расследовали толком.

Странно, плечо ноет, а душа – нет. Душа уже давно смирилась, и лицо Ани практически стерлось из памяти.

Сантана аккуратно вынул из портсигара сигарету.

– Марк, – сказал он. – А ты не думал, что принцип жизни – дерьмо полное?

Думал. Как раз тогда и подумал. Но прежде чем сломался окончательно, Комерг пригвоздил меня металлическим прутом. Видимо, он тоже понял, что будет, если я сойду с ума там же, рядом со своим «сайлентом» и взведенный донельзя.

Там я и потерял все: Ани, «сайлента» и Комерга.

– Это хорошая идея, – ответил я Сантане. – Что ты видишь плохого в том, чтобы люди никому не причиняли боль?

Сантана хмыкнул. Вести философские споры он не хотел.

– Мне было бы спокойнее, если бы ты плюнул на принцип, – сказал он вечером, укладываясь спать, и сразу же отвернулся, давая понять, что не ждет ответа.

Нам позарез нужна была еда и вода. Было бы идеально, если бы все это можно было купить прямо на станции, но никому не приходило в голову ставить магазинчик там, где в год появляется полтора идиота.

Поезд погромыхал дальше, а мы остались стоять посередине платформы, над которой красовалась вывеска «Свежая сирень». Свежестью здесь даже не пахло. Здесь воняло. Прогорклым жиром, застарелой пылью, тухлятиной и чем-то еще, что я не хотел даже понимать.

Платформа обрывалась посередине, ссыпаясь в какую-то яму. По лестнице вниз мы спустились туда, прошли по гулкому переходу к противоположному выходу и вылезли оттуда все в паутине и плесени.

– Добро пожаловать, – сказал кто-то сбоку.

Я посмотрел – стоял на углу улицы длинный несуразный тип в мятой фуражке. На портупее у него болтался огромный рыжий пистолет.

Тип молчал и пялился на нас круглыми блестящими глазами.

– Мы купим у вас еды и воды и уедем, – сказал Сантана.

Тип ничего не ответил, и мы осторожно побрели прочь. Я успел заметить беленькую вывеску какой-то норы на повороте, кошачий разделанный трупик посередине улицы, и тут в меня выстрелили, и обзор моментально закрылся.

* * *

– А сердце-то не бьется! – ехидно сказал кто-то. И повторил: – А сердце-то не бьется!

– Отвали отсюда. – Это голос Сантаны, спокойный и деловитый.

– Их-ххи-хи… Не бьется!

Меня взяли за предплечье прохладными пальцами, кольнули легонько, и стало прохладно. Я себя очень паршиво чувствовал. Виски ломило, страшно болел правый бок, там что-то дергало и ворочалось.

Те же прохладные пальцы пихнули мне в рот какую-то тряпку и затянули узел на затылке.

Чтобы не задохнуться, мне пришлось вцепиться в тряпку зубами и запрокинуть голову.

В боку дернуло сильнее, а потом вспыхнуло болью так, что я зашелся глухим сдавленным воплем.

– Тихо, – сказал Сантана, и я впервые увидел его глаза. Черная повязка болталась где-то на шее, и он смотрел сосредоточенно и прямо. Зрачки у него оказались сиреневатые, выпуклые, а радужка слоистая, рыхлая, как летнее облако.

– И что? Не бьется-то сердце!

– Теперь пара швов. – Сантана показал мне пулю в красной подтекающей оболочке. – Жуй тряпку.

Я пожевал и постарался больше не орать.

– Все, – сказал Сантана и отвалился от меня, выбросив в сторону окровавленный комок и лязгнувшую блестящую штуковину. – Нормально?

Я помотал головой.

Сантана наклонился и развязал узел.

– Познакомься, – кивнул он в сторону. – Это доктор Миллер. Любезно предоставил нам операционную.

Доктор Миллер потряс надо мной каким-то грохочущим шаром и посмотрел сквозь него.

– Я не вижу его в мире духов, – сказал он. – Удивительно.

Так я остался без еды, но меня хотя бы вымыли. Тот тип, который стрелял в меня у станции, пришел и извинился. Он сказал, что поставлен городом на стражу порядка и потому никак не мог пропустить нас к магазинам. Вместе с извинениями он принес подарок – кусок мыла, завернутый в бумажку.

Пока Сантана ходил в магазин, этот тип сидел у моей кровати и заново переживал случившееся.

– Ну надо же! – восклицал он. – Р-раз! И кровь! И ты упал! И дым валит! А я-то думал, крошка Мэгги уже ни на что не годна! – и он любовно оглаживал пистолет.

– Убери его, – сказал я Сантане, когда тот вернулся, уже снова в своей повязке на все глаза.

– Больному нужен покой, – сказал Сантана, и помешанный людоед убрался.

– Здесь всего четыре человека, – сообщил Сантана. – Медик, продавец, полицай и владелец свиньи Пегги. А еще здесь большие проблемы с водой. Пить ее нельзя. Они кое-как обходятся дождевой, но город все-таки вымер.

– Долго мне так валяться?

– Вечером встанешь. Ты как моллюск, что-то жизненно важное хрен зацепишь.

Я действительно поднялся вечером и даже смог обойти пару улочек этого вымершего городишки. В сероватом тумане плавали маленькие тихие домики, ослепшие и пустые. У каждого крыльца стояли ведра и тазы, пересохшие и проржавевшие. Я наткнулся даже на маленький палисадник. Кто-то с тем же упорством, что и Бенни, пытался вырастить цветы. Сухие стебельки стояли в желтых отрепьях.