Харбинский экспресс - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Орлов cтр.№ 31

Карьеру можно считать удавшейся, думал Мирон Михайлович.

Но у судьбы имелись на Карвасарова свои виды.

Год спустя он получил неожиданное назначение в сыскную часть, старшим помощником делопроизводителя. В год жалованья семьсот пятьдесят рублей, да столовых четыреста, да еще двести пятьдесят квартирных. Худо ли? И чин по должности восьмого класса — коллежский асессор, сиречь капитан. Судьба-то судьба, да только на тот момент Мирон Михайлович считал, что и сам немало к своему повышению трудов приложил. (Справедливости ради надо отметить: рекомендацию Карвасарову дал пристав, и рекомендация эта послужила главной причиной быстрого продвижения недавнего армейского офицера. У пристава на то имелись собственные резоны — немолодой полицейский чиновник страшился соперничества со стороны помощника, не в меру ретивого. Вот и решил сплавить подальше.)

Да, высоко вознесся Мирон Михайлович над армейскими своими знакомцами. А почему? В службе усерден и с начальством ладить умеет. Правда, последнее при Путилине было без надобности. За другое ценил тот своих подчиненных. Ну что ж, Карвасаров и здесь не подкачал: в канцелярии сыскной части умному человеку тоже было где применить способности.

Мирон Михайлович по службе ведал особым секретным журналом, в коем отмечались все происшествия в имперской столице, а также составлял по ним всеподданнейшие записки и рапорты. Делопроизводитель такой рутиной не занимался, передоверил все старшему помощнику, а сам лишь подписывал да отсылал на утверждение. Вот и получилось, что Карвасаров, можно сказать, вкушал от неиссякаемого источника.

Едва составив очередное донесение, Мирон Михайлович обретенные сведения (в отличие от коллег по департаменту) из памяти не выбрасывал, а записывал для себя в специальном блокнотике — на всякий случай. Что, конечно, было строжайше запрещено. Однако он разработал особенный шифр, коим успешно пользовался. Само собой, всякую мелочь — вроде горничных, наглотавшихся мышьяку по причине нечаянной беременности, или смертоубийства в пьяных драках — он в свой блокнотик не допускал. Записывал дела тонкие, нередко таинственные, в которых проявлял особую заинтересованность градоначальник или даже — при мысли об этом у Мирона Михайловича сладко замирало сердце — кто-то из августейших особ! Дома, в наемной квартирке, оставшись один после многотрудного дня, Карвасаров любил поразмышлять над своими записями. Иногда это приводило к самым поразительным результатам.

Вот, к примеру, дело о похищении из Государственного Банка вклада отставного генерал-майора Волонина. Труднейшее дело! Но — выявили виновных. На некоторых сыскных пролился золотой дождь, в том числе на Мирона Михайловича. И недаром: его соображения (в тот момент лишь скромного помощника делопроизводителя) пришлись весьма кстати.

А ограбление Исаакиевского собора?

С иконы Спасителя, которую некогда держал в руках самодержец Петр Алексеевич, неизвестный вор святотатственной рукой отломал венчик, усыпанный бесценнейшими диамантами! Грабитель проник в собор без затей — расколотил окно. К слову сказать, среди широкой публики сперва никто не поверил в такое кощунство. Позднее решили, что это не может быть делом рук православного.

«Петербургский листок» прямо писал:

«Злодеев не остановили ни благоговейный ужас перед народной святыней, ни страх перед наказанием. Не хочется верить, что это сделали христиане. Скорее всего, это работа гастролирующих интернациональных воров — немцев или жидов, от которых даже наши жулики отворачиваются. Наш жулик в Бога верует, а у этих нет ни креста на шее, ни совести».

А что выяснилось? Кражу совершил некий Константский, православного вероисповедания, сын священника и даже потомственный почетный гражданин. В свое время служил в хоре Исаакиевского собора певчим, но был изгнан из-за любви к винопитию. Последнее время бражничал, озорничал и бранился с женой. Вот супруга-то и донесла на него. Сперва дьякону собора, а после — в полицию.

На том, вернее всего, дело бы и закончилось, потому как подобных доносов поступает без счета. Но этот попался на глаза Мирону Михайловичу. И всего за пять дней сыскная полиция обнаружила преступника и довела до признательных показаний.

В итоге Константский был лишен всех прав состояния и шесть лет провел на каторге, а Мирон Михайлович — пожалован чином титулярного советника и орденом Святого Станислава.

Одним словом, жизнь складывалась самым удачным образом. Бывшие друзья бешено завидовали. Новые знакомцы, из тех, кто чином пониже, источали медовое почтение. А и как иначе? Высоко взлетел бывший пехотный поручик. К тридцати пяти годам вышел Мирон Михайлович аж в надворные советники. В армейской жизни неслыханный кульбит — к такому-то возрасту уже подполковник!

Как раз после производства в новый чин, за распорядительность в раскрытии дела о подделке кредитных билетов, было объявлено Карвасарову Высочайшее благоволение. И перстень пожалован — с вензелевым изображением Августейшего Имени Его Величества.

Вот этот-то перстень и сгубил Карвасарова.

Семьи у Мирона Михайловича не имелось. С такой беспокойной службой какое супружество? Так, одна видимость. Но монахом, конечно, не жил. Бывали у него метрески знакомые, но это все так… баловство. Пития избегал, однако ж имелась у Карвасарова одна настоящая страсть. А именно — штосс.

К картам Мирон Михайлович прикипел еще с армейских времен. На полицейской службе в первые годы отстал — не до того было, но со временем игра стала совершенно необходимой составляющей жизни надворного советника Карвасарова. В ней он отдыхал душой от хлопотной и далеко не благонравной службы. Как-то раз сорвал небывалый куш. Играя понтером, загнув четыре угла, Мирон Михайлович выиграл сорок семь тысяч. С таким капиталом можно было и службу оставить. Но подобное безрассудство Карвасарову и в голову не пришло. Без службы? Немыслимо. Так же, как и без карт.

Прошел без малого год, выигрыш истаял, обратившись немалым долгом. Этот долг растравлял душу, мешая работать. Вернуть его можно было только игрой. Но где взять средства?

Вот тогда и пришла мысль заложить государев перстень. Надо признать — не самая удачная мысль. В итоге перстень переехал к ростовщику, и в тот же вечер Мирон Михайлович проигрался в пух, оставшись должен вдвое против прежнего. После такого unsuccess [4] он решил стреляться. Однако сперва хлебнул ради храбрости (как оказалось — лишнего), да и заснул пьяным, оставив записку, которую обнаружила утром квартирная хозяйка.

Дело открылось. Получилось не благородно, а попросту глупо.

Начальство, чтоб не выносить сор из избы, долг Мирона Михайловича покрыло из казенных средств. Возможно, все бы и обошлось — выплатил бы со временем Карвасаров долг — если б не заложенный перстень. Этого ему не простили, и был злосчастный Мирон Михайлович сослан на Дальний Восток, в Маньчжурию.

Но поскольку дело свое знал он блестяще, то и в Харбине нашел куда приложить способности. Начальник департамента его ценил и далее радовался втайне, что судьба послала ему столь ценного работника.