С тенью в душе - читать онлайн книгу. Автор: Ярослав Коваль cтр.№ 76

Однако мир оставался в равновесии, и я продолжил задумчиво созерцать громоздящиеся вокруг заводские постройки. На глаз можно было отличить цеха от складских помещений и вспомогательных корпусов, где когда-то заседали работники канцелярий, ведущие строгий учёт выпущенной продукции, человекочасам и единицам производительности труда. Стены были сложены из массивных плит, издали казавшихся каменными. Но они в той же степени состояли из камня, как и дорожное покрытие — из бетона. И там, и там использовались совершенно другие материалы, о которых я ничего не знал.

Воздух меж строений дрожал, будто накалённый солнцем. Однако над Явором царила пасмурная погода. Лучи ничем не пригашенного солнца могли растормошить зев и ускорить катастрофу, поэтому монильские маги делали всё, чтобы тучи над этим местом никогда не рассеивались. Потому свет был приглушённый, и если б даже я обладал тончайшим зрением на свете, подробностей всё равно не смог бы рассмотреть. Мне казалось, что с неба вот-вот обрушится гром, и молния на миг придаст пейзажу запредельную чёткость. Но небеса хранили молчание и тишину.

В уголках и закутках клубилась угрожающая тень. Это выглядело сурово. Только деревья, пожалуй, пугали ещё больше. Лето в разгаре, а они стоят, будто тополя поздней осенью, облепленные выцветшими, пожухлыми, мёртвыми листьями. Магия убила их. Дыша наполненным странными запахами ветром, я собирался с духом, чтоб шагнуть за кромку более или менее безопасной земли, за ограждение, выполненное из канатов, натянутых между разноцветных камней.

— Удачи, — сказал Логнарт, вынимая руки из-под края кушака. — И постарайся всё-таки суметь.

— Естественно, постараюсь. Жить-то хочется… — Я помедлил. — Дай-ка догадаюсь — ты тоже здорово рискуешь, доверяясь кейтаху, да ещё и давая ему обязательство куриала. А? Мы повязаны?

— Я, как старейший куриал, могу позволить себе риск. А если ты справишься, все упущения спишутся. Победителей не судят.

— Тебе повезло, что ты живёшь не в Римской империи.

— Я люблю свою страну, иначе не было смысла служить курии, кейтах. Ты хочешь ещё о чём-нибудь поговорить?

— Нет. — Меня слегка передёрнуло, надеюсь, незаметно. Я поднял руку, прощаясь, и увидел недоумение в глазах сопровождающих. Наверное, у монильцев этот жест значил что-то другое, чем у нас. Ничего удивительного. — Ну что, старушка, чувствуешь что-нибудь?

— Судя по интонации, ты надо мной насмехаешься? — придав голосу самую большую ядовитость, какую только могла, осведомилась айн.

— Нет. Я фамильярничаю.

— А-а… Ну, тебе можно.

Я отлично чувствовал в воздухе что-то постороннее, ярко выраженное. Неприятное. Давящее… Ха! Что-то! Это она, родимая, магия, которая в любой момент может грохнуть. Энергия, если быть точнее.

— Если быть ещё точнее, то отдельные составляющие демонической энергии, вступившие в реакцию с составляющими местной естественной энергетики, — подсказала айн. — Знаешь, а мне очень понравилось, как ты говорил с этим куриалом. Очнулся наконец-то! Приложил!

— Тебе нравится, когда я начинаю хамить?

— Да ты впервые заговорил с человеком прямо, без этих ваших реверансов и экивоков! Да как бы ни отнеслись к твоей манере изъясняться — главное, чтоб не посчитали этим… как это по-вашему… лошарой!

— Кхм…

— В таком деле добиться хотя бы минимального уважения — самое главное, самое жизненное. Ты ведь заставил куриала дать обязательство. Раньше это называлось жезлоположением. Куриал как бы ручался своим статусом, своей властью в том, что обещанное будет исполнено. Там уж сделает или нет в действительности — но хотя бы попытается. Честно.

— Не понимаю. Если б ещё обещание было дано, скажем, в присутствии всей курии или хотя бы её части, официозно, и одобрено — тогда понятно. Тогда это что-то гарантирует. А так-то? Ну, клятва, ну, в присутствии пары спутников. Что они — своего будут топить в случае чего, что ли? Ради чужого? Ерунда.

— Смогут, если захотят. Важно, что у них появилась такая возможность. И не ради чужого, а ради своих интересов. А вообще мужик отчасти и свою шкуру спасает. Если бы он ограничился простой частной договорённостью с тобой, то его сговор с кейтахом можно было бы представить как угодно. Как предательство, как преступление — сам посуди, какое это оружие в руках его врагов! Однако после жезлоположения, пусть и не торжественного, поступки куриала по-любому представляются как некое государственное действие. Оно может быть верным, может быть ошибочным, но не частным.

— А ему это выгодно?

— Хм… А у вас не существует принципов неприкосновенности высших государственных чинов?

— Есть такое, почему же.

— Да, вижу. Но у вас она, как я замечаю, полная. Неразумно. Слишком широкое поле для злоупотреблений. А в Мониле высшая чиновничья неприкосновенность от века связана с исполнением основных обязанностей. Докажи, что осуществлял действие в рамках служебного долга, и по реальной оценке риск был оправдан, но не повезло — тогда отмажешься. А у этого куриала — ещё и хорошие, авторитетные свидетели. И ситуация для Мониля безвыходная. Подобный расклад спишет что угодно.

— Но строго в рамках служебного долга.

— Угу… Внимательней под ноги смотри.

— Какая заботливая! — Я с маху перескочил через глубокую расщелину в дорожном бетоне, который на самом деле бетоном не был.

— Меня устраивают оба варианта — и если ты преуспеешь и займёшь высокое положение в Мониле, и если не сладишь, ошмётками энергий провалишься в демонический мир, и я вернусь в руки к кому-нибудь из властных демонов. Но для этого надо довести тебя до зева в целости и сохранности.

— Сука.

— Симпатия вполне взаимная. Хочешь, расскажу, что бы я с удовольствием сделала с тобой, если б вдруг обрела свободу воли, тело и свою прежнюю власть?

— Я тебе тоже много что могу рассказать. Но не время, товарищ, чужая родина в опасности. Сосредоточься, дрянь такая. У тебя куча работы.

Она хохотала так самодовольно, будто всё-таки отыскала верный способ подчинить меня себе. Но я ощущал растерянность моей спутницы, такую яркую и безупречно-ясную, будто держал её, овеществлённую, на ладони. Сейчас как никогда она напоминала мне обычную человеческую девчонку, поссорившуюся с любимым и не знающую, что делать с бешено сражающимися в её душе гордостью и страстью. Её жалко, очень хочется прижать, приголубить, успокоить. Её попытки держать лицо никого не могут обмануть. Плохо бедняжке, душа держится из последних сил. Что же с тобой, моя злоязычная демоница? Что за страх гложет тебя?

Смех оборвался так же резко, как зазвучал. Айн угрюмо замолчала, замкнулась в себе, и я потерял прежнее отчётливое ощущение её растерянности. Но и так сойдёт. И мне хорошо — жалость освободила меня от вспыхнувшей было ненависти. А на последнюю сейчас нет времени, слишком уж много внимания она отбирает.

Мне нужно было пройти добрый километр длинной аллеей меж заводских построек. Она, опушенная давно давшими дуба деревьями и осколками истощённой травы, чёрной, будто нефтью залитой, сперва казалась вполне безопасной. Я перемахнул первую расщелину, потом вторую, а у третьей остановился в растерянности. Тут метра три будет в самом узком месте, стены ущелья не отвесные, но выбраться с самой верхней «ступени» едва ли будет возможно. К тому же грунт наверняка сыпучий, это ж не камень. Могу просто съехать вниз.