Падение Святого города - читать онлайн книгу. Автор: Р. Скотт Бэккер cтр.№ 87

Поздней ночью люди улеглись вокруг костров и долго говорили о странности всего происходящего. В их словах и голосах звучали усталость и возбуждение. Они обсуждали слова Воина-Пророка на совете Великих и Меньших Имен. Несмотря на воодушевление, многих тревожила поспешность действий. Самые нерешительные и сомневающиеся падали духом в момент достижения цели и хотели только одного: чтобы испытания завершились как можно скорее.

Когда возле угасших костров остались лишь наиболее упрямые и задумчивые, скептики осмелились высказать свои недобрые предчувствия.

— Но представьте себе! — настаивали верные. — Когда мы будем умирать в окружении трофеев нашей долгой и дерзкой жизни, мы посмотрим на тех, кто превозносит нас, и ответим им: «Я знал его. Я знал Воина-Пророка».

Некоторые скажут, что той ночью я обрел страшное знание. Но о нем, как и о многом другом, я не могу писать из страха перед последним приговором.

Друз Ахкеймион. Компендиум Первой Священной войны

Истина и надежда — как странники, что идут в противоположные стороны. В жизни человека они встречаются только раз.

Айнонская поговорка

Весна, 4112 год Бивня, Шайме

Эсменет снилось, что она — принц, павший из тьмы ангел, что ее сердце разбито, а чресла горят уже десятки тысяч лет. Ей снилось, что Келлхус стоит перед ней, как гнев, который надо успокоить, и загадка, которую надо разрешить. А прежде всего надо ответить на один наболевший вопрос… «Кто такие дуниане?»

Когда она проснулась, она не сразу узнала себя. Потянувшись в темноте, она нащупала остывшие простыни там, где прежде лежал Келлхус. Почему-то она не удивилась, хотя была необычно взволнована. В воздухе, как запах высыхающих чернил, висело гнетущее ощущение финала.

«Келлхус?»

Еще во время чтения «Саг» в душе ее появилось недоброе предчувствие. Оно усиливалось, наполняя сердце и тело гнетущей тяжестью. Ночь на нансурской вилле — ночь ее одержимости — добавила к этой равнодушной мрачности черту отчаянной неизбежности. С каждым разом, открывая глаза, Эсменет видела вещи все более ясно. Она по-прежнему ощущала руки твари на своем теле, и память о той покорной похоти не уходила. Какая страсть охватила ее тогда! Отвлечь от такой жажды может лишь ужас, но ужас не в силах ее утолить. Чудовищное и одновременно равнодушное, это распутство превосходило мерзость… и становилось чистым.

Инхорои овладел Эсменет, но то желание, та ненасытная похоть — они были ее собственными.

Келлхус пытался утешить ее, хотя и пытал бесконечными расспросами. Почти то же самое говорил Ахкеймион, рассказывая о мучениях Ксинема: когда ломают личность, «я» не может оставаться в стороне, потому что именно «я» и одержимо.

— Ты не можешь отделить себя от него, — объяснял Келлхус, — поскольку на время он стал тобой. Поэтому он и пытался заставить меня убить тебя — он боялся того, что осталось в твоей памяти из его памяти.

— Но эти мерзости!.. — только и могла ответить Эсменет. — Мерзости, которых я жажду. Искаженные лица. Ухмыляющиеся отверстия, зияющие раны. Горячие влажные потоки.

— Это не твои желания, Эсми. Тебе казалось, что они твои, поскольку ты не могла понять, откуда они взялись… Ты просто терпела их.

— Если так, принадлежит ли мне хоть какое-то желание? Когда Эсменет узнала о смерти Ксинема, она решила, что это он был причиной ее страданий, что ощущение нависшего рока возникло вследствие тревоги за его жизнь. Но она сама не верила такому объяснению и долго ругала себя за то, что не может по-настоящему оплакать гибель своего верного друга. Вскоре Ахкеймион переехал из Умбилики, и Эсменет попыталась использовать новый повод, чтобы прикрыть зыбкую трясину своих чувств. Но и эта ложь, отчасти основанная на правде, продержалась сутки и рухнула в тот самый миг, когда Эсменет осознала истинную причину дурных предчувствий. Шайме.

«Здесь, — думала она под взглядами огромных глаз города, — мы все умрем».

Голова Эсменет гудела. Она отбросила покрывала и позвала Бурулан, которая иногда спала тут же, за ширмой с журавлями. Через несколько минут Эсменет оделась и уже расспрашивала Гайямакри. От него она узнала только одно: Келлхус покинул Умбилику, чтобы пешком пройтись по лагерю.

— Похоже, — сказал темноглазый Гайямакри и нахмурился, — он отказался от эскорта.

Еще недавно Эсменет побоялась бы в одиночку бродить по лагерю Священного воинства, но теперь она не представляла себе более безопасного места. Ярко светила луна, и благодаря натянутому вдоль дорожки канату передвигаться было легко. Большинство костров погасли или мерцали оранжевыми угольками, но люди еще не совсем угомонились: некоторые все еще бродили без цели или пили в молчании, передавая вино по кругу. Если они узнавали Эсменет, они падали перед ней на колени. Но Воина-Пророка никто не видел.

Затем она буквально налетела на айнонского, судя по виду, рыцаря и с ужасом поняла, что пару раз делила с ним ложе когда-то — до своего… обновления. Прежде она повторяла себе: с кем спать, решает она сама, а не ее клиенты. Но ухмылка на лице этого рыцаря говорила о другом. Все ухмылки говорили о другом. Внезапно Эсменет поняла: айнон страшно гордится тем, что спал с ней, Супругой пророка.

Рыцарь схватил ее за локоть.

— Да, — произнес он, словно подтвердил ее унижение.

Он был очень пьян. Его узда, как сказали бы в Сумне, размокла от вина. Внешние приличия, честь — сейчас он легко мог отбросить их.

— Ты знаешь, кто я? — резко спросила Эсменет.

— Да, — омерзительно скалясь, ответил он. — Тебя я знаю…

— Тогда ты знаешь, как близка твоя смерть. Озадаченный пьяный взгляд. Эсменет шагнула вперед и ударила его по лицу.

— Наглый пес! На колени!

Он потрясенно смотрел на нее, но не двигался с места.

— На колени! Или я прикажу живьем содрать с тебя шкуру… Ты понял?

Потребовалось несколько мгновений, чтобы его изумление превратилось в страх. Еще несколько мгновений, чтобы его колени подогнулись. Пьяным всегда нужно время. Он разрыдался, моля о прощении. Но гораздо важнее было то, что он видел Келлхуса: тот выходил из лагеря и поднимался на западный склон.

Эсменет оставила айнона и обхватила себя за плечи, чтобы не дрожать. Она понимала причину своего гнева, но почему она улыбалась? Это сбивало ее с толку. Утром надо послать кого-то прикончить этого человека. Эсменет отвращала жестокость, к которой ее нынешнее положение порой заставляло прибегать, но мысли о том, что она заставит этого рыцаря кричать от боли, почему-то возбуждала. В уме ее прокручивались различные сцены, и пусть это было ничтожно и нелепо, но она наслаждалась ими.

В чем тут дело? В ее стыде? В его ухмылке? Или просто в том, что она может сотворить с ним такое?

«Я, — подумала она, затаив дыхание, — его сосуд».