Падение Святого города - читать онлайн книгу. Автор: Р. Скотт Бэккер cтр.№ 60

Все это время Конфас считал, что они с дядей держат все под контролем. Остальные ходят по веревочке и путаются в сетях их тайных замыслов — так он думал. Какое самомнение! Кто-то другой знал, кто-то другой наблюдал за происходящим, а Конфас даже не подозревал об этом!

Что творится? Кто руководит событиями?

Не император Икурей Конфас I.

Его орлиный профиль был четко очерчен в свете факелов. Сомпас смотрел на него выжидающе, но, как и прочие, держал свое мнение при себе. Они понимали, что настроение у него не просто паршивое. Конфас осматривал выбеленные луной окрестности и испытывал отчаяние перед лицом безбрежного мира, поглотившего все, чего он желал. Будь он сейчас один, сам по себе, у него не осталось бы надежд.

Но он был не один. У него было много людей. Умение подчинять разум и тело воле другого — вот в чем истинный гений человека. В способности преклонять колена. С такой силой, понял Конфас, он уже не связан местом и временем. С такой мощью он может дойти до горизонта! Он — император.

Как же ему не смеяться? Какая замечательная у него жизнь!

Надо лишь все упростить. И начнет он со скюльвенда… Выбора нет.

Скюльвенд станет первым не случайно. Конфас приблизился к тому, чтобы восстановить империю в полноте ее былой славы, а для этого необходимо убить потомка их давнего врага. Скюльвенды издревле стояли на пути империи. Конфас об этом и говорил, не так ли? Он киранеец. Он кенеец…

Немудрено, что дикарь смеялся!

За всем этим стояли боги, Конфас не сомневался. Они завидовали своему брату. Как дети разных отцов, они обижались. Во всем этом заключался некий смысл, несомненно. Это некое предупреждение. Он теперь император. Ход сделан. Правила изменились…

Почему, почему он не убил демона? Что за слабость, что за тщеславие остановило его руку? Что за железная рука держала его за горло? Ожог от семени скюльвенда у него на спине?

— Сомпас! — почти крикнул Конфас.

— Да, о Бог Людей?

— Как тебе нравится звание экзальт-генерала? Этот неблагодарный сглотнул.

— Очень нравится, о Бог Людей.

Как же не хватает Мартема и холодного цинизма его взгляда!

— Возьми кидрухилей. Всех. Загони этого демона для меня, Сомпас. Принеси мне его голову, и ты станешь… экзальт-генера-лом, Копьем империй. — Конфас улыбнулся, но злобно прищурил глаза. — А если ты подведешь меня, я сожгу тебя, твоих сыновей, жен — все семя Биакси. Всех сожгу живьем.

Полагаясь на сверхъестественное зрение Серве, они вели коней в непроглядной ночи. Они понимали, что чем дальше они успеют уйти до рассвета, тем больше их преимущество. Они прокладывали путь среди кустарников, по высоким склонам, затем спустились в лесистую долину, где воздух был напоен кедровой горечью. Израненный Найюр неуклюже хромал, держась лишь на неутолимом чувстве вроде голода или страха. Мир вокруг расплывался, обычные предметы становились злонамеренными и кошмарными. Черные деревья хватали Найюра, всаживали когти в его щеки и плечи. Невидимые камни били по ногам. Окаймленная кругом луна раздевала его.

Мысли его путались. Он сплевывал кровь. Тропа, темная и каменистая, уходила из-под шатающихся ног. В ночи сгустилась еще более темная тень, и он стал падать, теряя сознание и изумляясь: как это души могут мерцать?

Затем он увидел лицо Серве. Ощутил ее колени под своей головой. Прикрытые тонкой льняной туникой, они были твердыми и теплыми. Ее грудь касалась его виска. Она взяла мех с водой, смочила тряпицу. Стала протирать ссадины на лице Найюра.

Серве улыбнулась, и он судорожно вздохнул. Колени женщины — такое спокойное убежище! Яростный мир сразу становится маленьким, а не всеобъемлющим, случайным, а не совершенным. Найюр поморщился, когда она промокнула порез под его левым глазом. Он наслаждался ощущением холодной воды, нагревающейся от жара его кожи.

Черное блюдо ночи начало сереть. Подняв голову, он увидел слабый ореол волос вокруг щеки Серве. Он потянулся погладить ее, но остановился, увидев корку запекшейся крови на костяшках пальцев. В груди нарастала тревога. Хотя боль от ран сковывала движения, он рывком заставил себя встать, закашлялся и выплюнул кровавую слюну. Он сидел в зеленой траве на вершине какого-то холма. Восток нагревали лучи пока незримого солнца. На многие мили тянулись невысокие хребты, темные от деревьев и бледные от голых каменных стен.

— Я о чем-то забываю, — сказал он.

Она кивнула и улыбнулась блаженно и весело, как всегда, когда у нее был готов ответ.

— О том, за кем ты охотишься, — ответила она. — Об убийце. Он почувствовал, как кровь приливает к лицу.

— Но убийца — это я! Самый жестокий из людей! Все люди скованы цепями. Они подражают своим отцам от начала времен! Таков завет земли. Завет крови. Я встал и узрел, что мои цепи — дым. Я обернулся и увидел пустоту… Я свободен.

Она несколько мгновений внимательно изучала его. Ее прекрасное лицо застыло, на нем отражались задумчивость и лунный свет.

— Да… Как и тот, за кем ты охотишься. Кто эти пустые твари?

— Ты зовешь себя моей возлюбленной? Ты думаешь, ты моя защита? Моя добыча и трофей?

Она закрыла глаза в страхе и печали.

— Да…

— Но ты нож! Ты копье и молот. Ты яд, опиум! Ты берешь мое сердце, как рукоять, и сражаешься мною, как оружием. Сражаешься мною!

— А я? — послышался мужской голос— Что ты скажешь обо мне?

Это заговорил один из братьев Серве, сидевший справа от нее. Но нет, он не был ее братом… Это он — змей, чьи кольца всегда сжимали сердце Найюра. Моэнгхус, убийца, в броне и инсигниях нансурского пехотного капитана.

Или это Келлхус?

— Ты…

Дунианин кивнул. Воздух стал тяжелым и влажным, как в як-ше. И таким же смрадным.

— Кто я?

— Я…

Что за безумие? Что за дьявольщина?

— Говори же, — повелел Моэнгхус.

Сколько же лет он прятался в Шайме? Как долго готовился? Это не имело значения. Найюр и солнцу вспорол бы брюхо своей ненавистью! Он вырезал бы свое сердце и погрузил мир в бездонный мрак!

— Скажи мне… кого ты видишь?

— Того, — сказал Найюр, — за кем я охочусь.

— Да, — подтвердила Серве. — Убийцу.

— Он убил моего отца своими словами! Пожрал мое сердце своими откровениями!

— Да…

— Он освободил меня.

Найюр снова повернулся к Серве. Его переполняла тоска, разрывающая сердце. Лоб, щеки, подбородок Серве пошли трещинами. Узловатые щупальца вылезли из-под совершенных черт ее лица, которые мягко оплыли. Ее губы исчезли. Она подалась вперед в медленном всеохватывающем стремлении. Щупальца, длинные и стройные, протянулись и охватили затылок. Она крепко сжала его, словно в кулаке, и притянула ко рту. К своему настоящему рту.