Воин кровавых времен - читать онлайн книгу. Автор: Р. Скотт Бэккер cтр.№ 7

Но какое утешение дают подобные воспоминания? Наркотики не смягчают боль, они лишь вызывают оцепенение.

Затем Ахкеймион понял: он ехал среди скота и всякого барахла не по привычке и не из ностальгии, а из отвращения.

«Я прячусь, — подумал он. — Прячусь от него…»

От Анасуримбора Келлхуса.

Ахкеймион замедлил шаг и потянул мула с обочины на луг. От холодной росы тут же заболели ноги. Телеги продолжали катиться мимо бесконечным потоком.

«Я прячусь…»

Похоже, он все чаще ловит себя на том, что действует исходя из каких-то невнятных причин. Рано ложится спать, но не потому, что устал за время дневного перехода — как он сам себе говорит, — а потому, что боится испытующих взглядов Ксинема, Келлхуса и всех остальных. Смотрит на Серве, и не потому, что она напоминает ему Эсми — как он сам себе говорит, — а потому, что его беспокоит то, как она смотрит на Келлхуса: с таким видом, будто что-то знает…

А теперь еще и это.

«Я что, схожу с ума?»

Вот уже несколько раз он ловил себя на том, что без причины хихикает вслух. Пару раз проводил рукой по лицу, чтобы проверить, не плачет ли он. Каждый раз лишь потрясенно бормотал: ну, мало есть на свете более привычных вещей, чем узреть в себе незнакомца. А кроме того, что еще он мог поделать? Заново обнаруженный Консульт — уже одного этого было вполне достаточно, чтобы шагнуть за грань безумия. Но подозрение — нет, уверенность — в том, что начинается Второй Армагеддон… И нести такое знание в одиночку!..

Разве эта ноша под силу такому человеку, как он? Раньше Ахкеймион боялся, что Келлхус предвещает возрождение Не-бога. Колдун не стал докладывать о нем, потому как точно знал, что сделает Наутцера и прочие. Они вцепятся в него, словно шакалы в кость, и будут глодать и грызть его до тех пор, пока он не треснет. Но то происшествие под Андиаминскими Высотами…

Все изменилось. Изменилось бесповоротно. Консульт много лет был всего лишь тягостной абстракцией. Как там про них говорил Инрау? Грехи отцов… Но теперь — теперь! — они стали реальны, словно лезвие ножа. И Ахкеймион больше не боялся, что Келлхус возвещает Армагеддон, — он это знал.

Оказалось, что знать — куда хуже.

Ну и зачем он продолжает прятаться от этого человека? Анасуримбор вернулся. Кельмомасово пророчество исполнилось! Через считанные дни Три Моря растают, как тот мир, в котором он страдает каждую ночь. И однако же он ничего не говорит — ничего! Почему? Ахкеймиону случалось замечать, что некоторые люди отказываются признавать такие вещи, как болезнь или неверность, будто факт нуждается в признании, чтобы стать реальностью. Уж не этим ли он сейчас занимается? Он что, думает, что если держать существование Келлхуса в секрете, это каким-то образом сделает самого человека менее реальным? Что можно предотвратить конец мира, зажмурившись покрепче? Это слишком. Просто слишком. Завет должен об этом узнать, невзирая на последствия.

«Я должен им сказать… Сегодня я должен им сказать».

— Ксинем сказал, что я найду тебя в обозе, — донесся из-за спины Ахкеймиона знакомый голос.

— Что, правда? — отозвался Ахкеймион, удивившись неуместной веселости, прозвучавшей в его голосе.

Келлхус улыбнулся.

— Он сказал, что ты предпочитаешь шагать по свежему дерьму, а не по старому.

Ахкеймион пожал плечами, стараясь не измениться в лице.

— Так ногам теплее. А твой скюльвендский друг?

— Едет вместе с Пройасом и Ингиабаном.

— Ага. А вы, значит, решили снизойти до меня. Он уставился на сандалии северянина.

— Ну, от этого идти не меньше…

Кастовые дворяне не ходят пешком. Они ездят на лошади. Келлхус был князем, хотя, подобно Ксинему, с легкостью заставлял окружающих позабыть о своем статусе.

Келлхус подмигнул.

— Я подумал, что мне для разнообразия неплохо будет проехаться на своих двоих.

Ахкеймион рассмеялся; у него было такое ощущение, словно он надолго затаил дыхание — и только сейчас выдохнул. С первой их встречи под Момемном Келлхус вызывал у него именно это чувство — как будто к нему возвращается возможность дышать полной грудью. Когда он упомянул об этом при Ксинеме, маршал лишь пожал плечами и сказал: «Всякий рано или поздно пернет».

— А кроме того, — продолжал Келлхус, — ты обещал меня учить.

— Что, правда?

— Правда.

Келлхус схватил веревку, привязанную к грубой уздечке мула. Ахкеймион вопросительно взглянул на него.

— Что вы делаете?

— Я — твой ученик, — пояснил Келлхус, проверяя, надежно ли закреплены сумки на муле. — Наверняка ты и сам в молодости водил мула своего наставника.

Ахкеймион неуверенно улыбнулся. Келлхус погладил мула по шее.

— Как его зовут? — поинтересовался он. Банальность этого вопроса почему-то потрясла Ахкеймиона — до ужаса. Никому — ни единому человеку — до сих пор не приходило в голову об этом спросить. Даже Ксинему. Келлхус заметил его колебания и нахмурился. — Ахкеймион, что тебя беспокоит?

«Ты…»

Колдун отвернулся и принялся глядеть на бесконечные колонны вооруженных айнрити. Голова гудела от шума. «Он читает меня, словно развернутый свиток…»

— Это что, настолько… Настолько заметно? — спросил Ахкеймион.

— А это важно?

— Важно! — отрезал Ахкеймион, сморгнул слезы и снова повернулся к Келлхусу.

«Так, значит, я плачу! — отчаянно заныло что-то у него в душе. — Так, значит, я плачу!»

— Айенсис, — продолжал он, — некогда сказал, что все люди — обманщики. Некоторые, мудрые, дурачат только других. Другие, глупые, дурачат только себя. И мало кто дурачит и себя, и других — из таких-то людей и получаются правители… Но куда тогда отнести таких людей, как я, Келлхус? Как насчет людей, которые не дурачат никого?

«И я еще называю себя шпионом!» Келлхус пожал плечами.

— Возможно, они ниже дураков и выше мудрецов.

— Возможно, — отозвался Ахкеймион, стараясь напустить на себя задумчивый вид.

— Так что же тебя беспокоит?

«Ты…»

— Рассвет, — сказал Ахкеймион и потрепал мула по морде. — Его зовут Рассвет.

Для адепта школы Завета не было имени счастливее.

Преподавание всегда что-то ускоряло в Ахкеймионе. От него, как от черного чая из Нильнамеша, кожу начинало покалывать, а душа пускалась вскачь. Конечно, тут было что-то от обычного тщеславия человека знающего, от гордости человека, видящего дальше других. Но была и радость, которую испытываешь, когда чьи-то юные глаза вспыхивают пониманием, когда осознаешь, что кто-то видит. Быть учителем — все равно что заново стать учеником, пережить опьянение прозрения, и стать пророком, и набросать мир заново, с самого основания, — не просто вырвать зрение у слепоты, но и потребовать, чтобы узрели другие.